Мемуары

Занимательность прений привлекла в Парламент множество дам, которые наблюдали происходящее из закрытых лож и оттуда же слушали ораторов. 13 июля, накануне того дня, когда оглашено было упомянутое постановление, г-жа и мадемуазель де Шеврёз находились в ложе среди прочих дам и были узнаны неким Майаром, наемным крикуном партии принцев. Опасаясь толпы, дамы вышли из ложи только после того, как Месьё и магистраты покинули Дворец. Два или три десятка негодяев, такого же звания, как их предводитель, занимавшийся латаньем старых башмаков, встретили их в зале улюлюканьем. Было упомянуто и мое имя. Я узнал об этом лишь в Отеле Шеврёз, куда явился к ужину, сопроводив Месьё до его дворца. Я застал герцогиню де Шеврёз в бешенстве, а дочь ее в слезах. Я пытался их успокоить, пообещав, что они получат скорое удовлетворение, и предложив в тот же день проучить оскорбителей. Но мое предложение было отвергнуто, и отвергнуто с негодованием, ибо названные лица сочтены были слишком ничтожными. «Только кровь Бурбонов может смыть обиду, нанесенную Лотарингской крови». Таковы были собственные слова мадемуазель де Шеврёз. Единственной уступкой, какой могла добиться подученная Комартеном г-жа де Род, было то, что дамы согласились назавтра явиться в Парламент с огромной свитой, чтобы отбить у кого бы то ни было охоту вести себя с ними непочтительно и принц де Конти понял бы, что ему же самому выгоднее удержать своих сторонников от новых попыток их оскорбить. Ранее Монтрезор, случайно оказавшийся в Отеле Шеврёз, истощил все доводы, пытаясь втолковать и внушить дамам, сколь опасно превращать распрю общественную в личную ссору, когда она может привести к ужасным последствиям — гибели принца крови. Видя, что ему не удается убедить ни мать, ни дочь, он пытался уговорить меня отложить на время помыслы о мщении. Он даже отвел меня в сторону, чтобы без помех изобразить мне, каково будет ликованье и торжество моих врагов, если я поддамся неистовству дам. «Памятуя о моем сане, а также о делах, какие я взвалил на свои плечи, — ответил я ему, — мне не должно было вступать в известные отношения с мадемуазель де Шеврёз, но дело сделано, обсуждать его поздно, а значит, мне должно искать и найти способ смыть оскорбление, ей нанесенное. Я не стану подсылать убийц к принцу де Конти. Но во всем, что не касается яда и кинжала, я повинуюсь приказаниям мадемуазель де Шеврёз. Стало быть, уговаривать надобно не меня». В эту-то минуту Комартен и предложил дамам явиться во Дворец Правосудия, видя в этом не наилучший выход, а только наименьшее из зол, поскольку мадемуазель де Шеврёз непременно жаждала мести. Комартен переговорил с г-жой де Род, которая имела влияние на дочь герцогини; план его был принят. На другое утро, 14 июля, в день, когда обнародовали постановление, дамы явились в Парламент в сопровождении более четырехсот дворян и более четырех тысяч состоятельных горожан. Чернь, привыкшая улюлюкать в зале, в страхе расступилась, а принц де Конти, который не был предупрежден о готовящемся сборе, ибо распоряжения о нем делались и исполнялись в тайне, соблюденной столь строго, что можно лишь изумляться, вынужден был, проходя мимо герцогини и ее дочери, отвесить им глубокий поклон и стерпеть, что Майара, схваченного на лестнице Сент-Шапель, жестоко отколотили палками. Так закончилось одно из самых щекотливых приключений, какие мне выпали в жизни. Развязка его могла оказаться для меня гибельной и ужасной, ибо, хотя я и поступал лишь так, как должен был поступить в описанных обстоятельствах, моему доброму имени и духовной карьере пришел бы конец, случись то, что легко могло случиться. Я понимал всю опасность дела, но шел на риск и никогда не укорял себя впоследствии за этот шаг, ибо отношу его к числу поступков, какие политика осуждает, но мораль оправдывает. Возвращаюсь, однако, к представлениям Парламента. Королева ответила на них с видом более веселым и непринужденным, чем это было в ее обыкновении. Она сказала депутатам, что завтра же пошлет в Парламент декларацию против кардинала Мазарини, которую у нее просят; что же касается до принца де Конде, она даст знать Парламенту свою волю, посовещавшись с герцогом Орлеанским. Совещание это, и в самом деле, состоялось в тот же вечер и с виду привело к желаемому результату, ибо Королева объявила Месьё, что готова согласиться на отставку министров, если Месьё и в самом деле этого желает. В действительности же это решение она приняла еще утром не столько под влиянием ремонстраций, сколько получив на то соизволение из Брюля. Мы с принцессой Пфальцской заподозрили это, ибо расположение ее переменилось как раз тогда, когда нам стало известно, что ночью прибыл Марсак. Вскоре мы узнали и подробности письма, в котором Кардинал наставлял Королеву, что она должна не колеблясь удалить министров ³⁷⁸

, ибо враги ее, не зная удержу в своей ярости, лишь играют ей на руку. Несколько дней спустя Барте изложил мне содержание этой великолепной депеши. А Месьё вернулся в Орлеанский дворец, воображая себя победителем.