Мемуары Дьявола

– Однако, ты, похоже, весьма незавидного мнения о тщеславии, Сатана! – ухмыльнулся Луицци.

– Только потому, что людская глупость порой ставит его рядом с гордостью, а настоящая гордость принадлежит только мне, понимаешь, мэтр?

– Тебе и еще Эжени.

– И ей тоже. Бедное дитя решила наказать себя только за то, что почувствовала себя оскорбленной, и от стыда за ту роль, которую отводил ей внезапный разворот событий, позволила Артуру свободно ворковать о любви с Терезой. Все глубже проникала ей в сердце жестокая истина – что, оказывается, она вовсе не так прекрасна и желанна, как она воображала, что никто и не думал искать с ней знакомства и лишь по случайности она стала игрушкой своей собственной пугливости. Тереза окончательно убедила ее в этом:

«Теперь ты все знаешь, так что выбрось из головы свои глупые страхи; а вы, господин Артур, не вздумайте еще так забавляться – разве можно так издеваться над ребенком! Еще немного, и она бы совсем чокнулась!»

Ты не представляешь, насколько пала духом Эжени. До сих пор девушка жила только надеждой, что однажды кто-нибудь поймет и признает всю необычность и возвышенность ее души. Преследование Артура больно задевало ее, потому что было чересчур наглым, а она хотела всего сразу – и любви, и уважения. Но, убедившись, что с ней всего лишь играли, Эжени разом утратила веру в себя. Она сидела неподвижно, не в силах вымолвить ни слова, не замечая, что происходит, и думая только об одном: она ничтожество, полное ничтожество, она даже хуже Терезы!

Последняя, нужно заметить, была типичной вульгарной девушкой из народа; она обожала маленькие радости, удовольствия и буйные развеселые пирушки, и по одному только знаку Артура она направилась к выходу с возгласом:

«Ах! Нам предстоит прекрасная посиделка! Поужинаем втроем – вот будет здорово!»

И она вышла, чтобы раздобыть все необходимое для вечеринки. Продумал ли Артур заранее всю сцену, или же ему на помощь пришел злой рок, который имеет обыкновение появляться всегда именно в тот момент, когда в обороне уже есть щелочка, в которую можно просочиться? Это его тайна, а вернее – моя. Но только в одном случае он мог заставить Эжени выслушать его, и случай этот представился. Бедная девушка сидела перед ним, вся в отчаянии; ее гордость была раздавлена и положена на лопатки; она сомневалась сама в себе подобно гению, который видит, что ему предпочли посредственность, и спрашивает сам себя, не хуже ли он этой посредственности? То был крайне удачный момент, чтобы сказать ей правду.

«Я обманул Терезу, – сказал Артур. – На самом деле я люблю только вас; именно вас я хотел видеть. Раздосадованный вашей неприступностью, я написал в Лондон, попросил прислать мне рекомендательные письма и таким образом проник в дом старого епископа, куда время от времени заходите и вы».

Эжени слушала, слушала очень внимательно и мало-помалу приходила в себя от мысли, что она не тщеславная дура, как многие другие, столь ею презираемые. Артур меж тем продолжал:

«Но вы все-таки опять исчезли из поля моего зрения; и поскольку я дал себе клятву непременно увидеть вас, мне пришлось убедить вашу подружку, что я влюблен в нее, чтобы получить возможность сказать: я люблю вас!»

Ох, с какой жадностью вслушивалось в его слова самолюбие Эжени, с каким наслаждением распрямлялось оно вновь по мере того, как все ниже опускалась та, которая, как она только что возомнила, взяла над ней верх!

«Да, – все говорил Артур, – я обманул Терезу, пожертвовал ею ради того, чтобы увидеть вас хоть на минуту, хоть на мгновение и довести до вашего сведения, что пойду на все; нет ничего, что помешает мне добиться вас».

Значит, она вовсе не ошибалась; ее любит, и любит со страстью, с исступлением человек, чье положение, по общему мнению, так высоко, что он никак не может даже увидеть ее оттуда; ее любит мужчина, по которому сохнет, забывая о приличиях, ее подружка, а она, Эжени, не любит его! Да, барон, Эжени со все возрастающей радостью слушала признание в любви, и Артур еще не договорил, а гордость ее уже ожила, и она готова была чуть ли не благодарить того, кто заставил ее сомневаться, но столь неожиданно вернул веру в себя, причем веру, возросшую во сто крат.

Тереза появилась в тот момент, когда Эжени уже сообразила, что, оставаясь так долго в обществе Артура, она совершает ошибку. Но уж очень ей хотелось увидеть, как Артур будет выкручиваться во взятой на себя роли, находясь меж двух огней. Но этот еще совсем зеленый на вид юнец обладал искусством, а точнее – дьявольским даром свободного общения на языке любви, и, расточая сомнительного свойства комплименты Терезе, он в то же время подпитывал самолюбие Эжени уважительной и малозаметной заботой, что воспринималось пустоголовой Терезой как полное равнодушие, а счастливой Эжени оставалось только с радостью отмечать дистанцию, которую впервые отмеряли между ней и той, что считалась ее подружкой.