Мемуары Дьявола

Как бы ни был Луицци предубежден против Сатаны, он все-таки рассчитывал на него как на последнее средство от опасности впасть в заблуждение. Лишенный наполовину своих добрых чувств, Луицци походил на игрока в рулетку, который, уже отдав в прожорливые руки банкомета самую ликвидную часть своего капитала, собирает остатки состояния и решается на весьма сомнительную аферу, в результате которой все-таки, как он подозревает, его могут ждать неудача и разорение; тем не менее он оставляет про запас небольшую сумму и надеется, что она, несмотря ни на что, позволит ему не только вернуться в игру, но и отыграть уже проигранное и то, что он еще потеряет. Луицци уподоблялся такому игроку, хотя думал, что скорее похож на предусмотрительного морехода, который отправляется на большом и отменно снаряженном корабле открывать новые земли, но берет с собой баркас и шлюпку, чтобы укрыться на них в случае крушения его мощного судна и попытаться найти спасение с помощью хрупких челноков.

Решившись окончательно, Луицци начал действовать со стремительностью, свойственной не стесненным в средствах людям. Уже через два дня после откровений Дьявола в отношении госпожи де Мариньон барон гнал почтовых по большой дороге на Кан. А перед отъездом он не забыл поведать господину Гангерне и его сыну то, что знал об Оливии, и вручил им рекомендательное письмо к госпоже де Мариньон. Это письмо, не лишенное определенной ловкости слога, должно было, без всякого сомнения, подействовать на нее; приведем его целиком:

«Сударыня,

Ваше имя — единственное, что я нашел в книге визитов за время моей долгой болезни. Если я не пришел поблагодарить Вас лично, то лишь из опасения, что мне не хватит слов, чтобы выразить всю глубину моей признательности к Вам и поведать свету о столь редких в наше время доброте и снисходительности. Более того, поскольку я не осмелился доверить бумаге свою благодарность, то мне пришлось попросить одного из своих лучших друзей засвидетельствовать Вам мое безграничное почтение. Зовут его — граф де Бридели, это одно из самых прекрасных имен Франции, и если только Вы позволите ему представиться Вам, то узнаете, с каким блеском он его носит. Печальная необходимость в чистом воздухе вынуждает меня покинуть Париж, и я уезжаю с глубокими сожалениями о том, что не могу лично сказать Вам, какие чувства, какое почтение и какую признательность питаю к Вашему имени.

Арман де Луицци»

VII

ДВА МИЛЛИОНА ПРИДАНОГО

Последняя остановка

Было уже семь часов вечера, когда Луицци прибыл в Мур, маленькую деревушку в нескольких лье от Кана, где находилась последняя станция по дороге из Парижа в столицу Нижней Нормандии. Едва оказавшись перед дверью станционного двора, барон подозвал одного из кучеров и спросил, не может ли тот найти кого-нибудь, кто до наступления темноты проводит его в Тайи, поместье господина Риго. Кучер, к которому обратился Луицци, человек пожилой, худющий и измочаленный жизнью, стер о седло все то, что природа отпустила ему в той части тела, откуда растут ноги, но зато не оставил на дне бочонка с сидром свойственную нормандцам хитрость и зловредность. Вместо того чтобы прямо ответить на вопрос, он свистнул мальчишке из конюшни и спросил его:

— Эй ты, слышь, сколько отсюда до Тайи?

— А я откуда знаю? — бросил мальчишка, обменявшись неуловимой ухмылкой со стариком.

— Ничего себе! — воскликнул барон. — Вы же местные и не знаете расстояния от вашей деревни до соседнего поместья?

— Право слово, не знаю, — отвечал ему кучер, — мы, честные нормандцы, — люди простые, бесхитростные и всегда следуем прямо, не сворачивая со своего пути, а наш путь — это большая дорога. А что справа, что слева — нам до того дела нету.

— Может быть, вам будет дело до этой монетки в сто су, — не отставал Луицци, — а заодно она вернет вам память?

Кучер, обласкав вкрадчивым взглядом экю, не без издевки протянул:

— Э-э-э! Вы можете дать мне в десять раз больше, но я все равно не смогу сказать того, чего не знаю.

— В таком случае пусть мне дадут лошадей и кучера, который, возможно, лучше знает здешние дороги, чем вы.