VII
Начало разгадки
Чувства и мысли Армана менялись, пока он читал это письмо, но они отличались от тех, что могли быть у какого-нибудь другого читателя: его они погрузили в ужасающую печаль. Все люди, которых он повстречал по дороге после отъезда из Парижа: Малыш Пьер, старый слепец, нищенка, аббат Сейрак, Жаннетта и даже Фернан, который обещал ему рассказать что-то, что заранее внушало ему страх, а теперь еще Генриетта Бюре и госпожа де Карен, — все казались персонажами драмы, которая подходила к своему завершению, а он — ее главное действующее лицо. Не подходит ли он тоже к концу своей жизни, и теперь, после обвинения в убийстве, не ждет ли его развязка на эшафоте?
Луицци так глубоко задумался, что не заметил прихода тюремщика, который сообщил ему, что время его одиночного заключения подошло к концу и он может выйти во двор на прогулку с другими заключенными. Тюремщик, удивившись столь равнодушному отношению Армана к новости, которая обычно вызывала бурную радость у тех, кому он ее приносил, повторил ее так:
— Вы слышали? Я сказал, что вы свободны.
Это слово ошеломило Луицци, и он воскликнул:
— Свободен! Свободен!
С этим возгласом Арман бросился вон из камеры, вообразив, что его выпускают из тюрьмы. Но, едва спустившись с лестницы, которая вела во двор, он резко остановился и обернулся к тюремщику, который шел за ним смеясь, да-да, оказывается, тюремщики тоже умеют смеяться.
— В самом деле, — сказал Луицци, — я сошел с ума, я забыл, что не знаю, где здесь выход.
— Выход! — продолжал посмеиваться тюремщик. — Я сказал, что вы можете выходить из вашей камеры. Вы что, забыли, что скоро вас ждет суд присяжных? До тех пор вся ваша свобода — прогуливаться вместе с товарищами по несчастью.
Арман не ответил; прежде чем тюремщик успел договорить, он уже полностью осознал свое положение: свобода, которую ему предлагали, лежала перед ним, она ограничивалась четырьмя стенами, окружавшими площадку в двадцать квадратных туазов
{502}. Он бросил быстрый взгляд на двор, где прогуливались уродливые мужчины, старики и юноши, почти все огрубевшие от порока, который ведет к преступлению, и от преступления, которое ведет к пороку, и уже хотел вернуться, как вдруг заметил, что один мужчина пристально рассматривает его. Арман испугался, что узнает в этом несчастном, оказавшемся в одной с ним тюрьме, еще кого-то, с кем сталкивала его жизнь. Он сделал шаг назад, но мужчина не дал ему уйти. Он быстро приблизился к барону и спросил зычным голосом:— Это вы брат монахини, которую зовут сестра Анжелика?
— Да, это я, — ответил барон.
— Так это из-за вас погибли мой отец и сын?
— Из-за меня? — переспросил барон.
— Я Жак Брюно, — сказал заключенный.
Луицци наконец узнал его:
— Вы? Здесь? В этой тюрьме?
— Вы тоже здесь, — ухмыльнулся Жак Брюно.
— Я здесь за преступление, которого не совершал.
Ничто не передаст выражения ненависти и злобы, появившегося на лице крестьянина.
— Это как суд решит.
— Но вы, — перебил его Луицци, — что вас привело сюда?
— Доброе дело, которое я совершил: Коротыш убил моего отца и сына, я убил Коротыша.
— Но каким образом вы оказались в тулузской тюрьме, если совершили преступление в окрестностях Витре?
— Меня арестовали только вчера, я давно уже бежал из наших краев, задолго до ареста.
Луицци внимательно вгляделся в Жака Брюно — у него появилось впечатление, что он видел его после того, как покинул ферму, но где? Он никак не мог вспомнить.
Однако вопрос этот взволновал Луицци с такой необычайной силой, что на этот раз он не отбросил его со страхом, а с жаром принялся думать и вспоминать.
Какая бы роковая развязка его ни ждала, он почувствовал, как его охватило желание покончить с тайной, которая связала его по рукам и ногам, делала его слепым, заставляла содрогаться при малейших поворотах судьбы, плутать по дорогам, которые любому другому показались бы самыми простыми. Подталкиваемый этой мыслью, он вернулся в камеру и решился прочитать письмо, которое прислал ему поэт и которое он пренебрежительно отбросил.
Мы приводим его здесь дословно, но заявляем, что не несем за него никакой ответственности.