Мемуары Дьявола

— Что верно, то верно, — согласился Дьявол. — Но клянусь, нужна была самая малость, чтобы все случившееся не случилось.

— Как это?

— Предположи, что моя история о Матье Дюране не произвела бы того впечатления, на которое я рассчитывал: Фернан не оставил бы нас и тем более не оставил бы нас наедине друг с другом.

— Да, да, — подхватил Луицци, — ты опять обманул меня, когда сказал, что эта история вовсе меня не касается. Ладно, вернемся к Жюльетте.

— Хорошо, но, прежде чем вернуться к ней, хочу тебе сказать, что, если бы Фернан не оставил нас, он рассказал бы тебе историю Жаннетты, а ты, узнав, что она твоя сестра, смог бы воспользоваться этим и помешать ей совершить зло.

— Так она его совершила?

— Суди сам. Я тебе рассказывал как-то о Брикуэне, ты его не знаешь, хозяин, и, следовательно, не знаешь, что происходит с одной из самых дурных натур, когда она достигает дряхлости.

Человек, убивший господина де Кони, чтобы жениться на его вдове и завладеть ее состоянием, человек, выкравший ее дочь, которая мешала исполнению его планов, должен обладать особой страстью к деньгам. Ты, вероятно, никогда не видел эту страсть, когда она доходит до крайней степени, до безумия, когда старость, отнимая у того, кто одержим этой страстью, все, что связывало его с миром, и в том числе силы, чтобы бороться с нею, отдается ей полностью.

Это уже не алчность скупого, который копит сокровища в тайниках, гордясь собственным могуществом, и уверяет себя и других, что сможет воспользоваться ими, как только пожелает: горькое удовольствие, ничтожная гордыня, которыми скупость скрашивает вызываемые ею лишения. Это упадок, это загнивание самого порока, это окруженный богатствами, полными сундуками, полными закромами, полными чердаками старик, который боится умереть с голоду и жажды, это само слабоумие, которое таскается по двору замка, по кухням, по кладовкам и спорит из-за каждого зернышка для кур на птичьем дворе, подбирает крошки хлеба, чтобы спрятать их в укромном уголке своей комнаты, крадет грошовую монетку, забытую слугой, и добавляет ее в мешок с экю, принесенный накануне арендатором, это нечто низменное, идиотское, жестокое и слабое одновременно, нечто, что не может вызывать ненависти, — столько слабоумия в этой жадности {507}, нечто, что не может вызывать жалости, — столько хитрости и злобы в способах, изобретаемых ею для своего удовлетворения. Таков был Брикуэн, ставший господином де Парадезом.

И в течение долгих лет женщина благородная, с возвышенными и нежными чувствами, терпела жизнь, которой не могла избежать и которую создавал ей подобный супруг. Она тоже была слабой, поскольку все в ней было разбито, юная и прекрасная Валентина д’Ассембре стала старой, трясущейся женщиной, истощенной в лишениях, прячущейся, чтобы никто не видел ее лохмотья, и опустившейся до такой степени, что в свою очередь воровала угли, чтобы согреться, хлеб, чтобы поесть, и вино, чтобы опьянеть и забыть хоть ненадолго, что ей холодно и голодно.

В этой женщине госпожа де Серни надеялась найти покровительницу, в этой женщине Эжени Пейроль надеялась найти мать, но, как я уже сказал, Жюльетта опередила их. В день, когда она приехала, госпожа де Парадез была больна: вытянувшись на убогой постели, она имела в качестве сиделки старуху, которая пребывала в еще более жалком состоянии, чем ее хозяйка. Жюльетта позвонила у дверей замка, в прошлом такого великолепного, поскольку тогда, когда ее выгнали оттуда ребенком, скупость хозяина еще сохранила достаточно рассудка, чтобы понимать, что, тратя лишь маленькую часть огромных доходов своей жены, он сможет обеспечить себе безбедное будущее. В то время госпожа де Кони была в полном расцвете лет, и ее хотя и слабая воля боролась против постыдной мании мужа, последний, в свою очередь, еще не освободившись от страха, что его первый брак раскроется, знал, что виконт д’Ассембре только и ждет случая, чтобы покарать его за то, что он посмел жениться на его сестре, и не решался давать жене повод для жалоб, которые могут достичь ушей виконта.