Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945

Я встал, коротко отсалютовал своим фельдмаршальским жезлом и вместе с Бюркнером и Бем-Таттельбахом, которые сопровождали меня во время этой «аудиенции», уехал обратно в штаб. Я попрощался с Дёницем, который уже был проинформирован о том, что произошло, и в качестве спутников выбрал Менха и подполковника фон Фреенда, таким образом обеспечив им значительно менее трудные условия плена. Я передал Йодлю мои личные бумаги и ключи и поручил Шимонски передать моей жене одну или две личные вещи и письмо для нее, чтобы курьерским самолетом переправить их в Берхтесгаден. К сожалению, позднее британцы конфисковали у храброго «Шимо» все – даже мои ключи и банковскую расходную книгу, а также письма к моей жене.

Мы отправились в полет, пункт назначения которого был нам неизвестен, и после перелета через всю Германию приземлились в аэропорту Люксембурга; там со мной впервые стали обращаться как с военнопленным и перевезли нас в парк-отель в Мондорф, который был переоборудован в лагерь для интернированных. Зейсс-Инкварт уже прибыл туда раньше меня.

Во Фленсбурге я был еще сам себе хозяин; вместе с генералом Детлефзеном я приехал в аэропорт на своей собственной машине, и в эти два часа, совершенно неохраняемый, я мог бы покончить с жизнью, и никто бы не смог остановить меня. Но подобная мысль никогда не приходила мне на ум, поскольку я и представить себе никогда не мог, что меня ждет впереди такой via doloris[50], с таким трагическим концом в Нюрнберге.

Я начал отбывать свой срок как военнопленный с 13 мая 1945 г. в Мондорфе; 13 августа меня перевели в тюремную камеру в Нюрнберге, а 13 октября 1946 г. я жду своей казни.

Закончено 10 октября 1946 г.

Глава 9

ПОСЛЕДНИЕ РАЗДУМЬЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ КЕЙТЕЛЯ О САМОУБИЙСТВЕ

САМОУБИЙСТВО: как часто оно вставало передо мной со всей серьезностью как возможный выход и только для того, чтобы я отверг его, поскольку – а самоубийство это всегда напоказ – подобные действия все равно ничего бы не изменили и не исправили. Скорее наоборот, вооруженные силы, чьим советником и посредником я так часто был, должны назвать меня дезертиром и заклеймить печатью труса.

Гитлер сам выбрал смерть, что было для него предпочтительней, чем принять на себя ответственность за действия ОКВ, генерал-полковника Йодля и меня. Я не сомневаюсь, что он отдал бы нам должное и был бы полностью солидарен с моими высказываниями; но он – как я узнал позднее – предпочел самоубийство, когда понял, что он проиграл, таким образом избегнув своей собственной наивысшей ответственности, на чем он всегда делал такое сильное ударение, и которое он безоговорочно возлагал на одного себя, вместо того чтобы самому сдаться противнику; и оставил своему подчиненному отвечать за его диктаторские и деспотические действия, – эти два недостатка так и останутся для меня непостижимыми. Они стали моим окончательным разочарованием[51].

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОСЛЕДНИХ ПИСЕМ

Своему старшему сыну, подполковнику Карлу Хейнцу Кейтелю, 12 января 1946 г.

Ты, наверное, уже знаешь, что со мной произошло. Судебный процесс закончится еще только через несколько недель; это суровое испытание для моих нервов, и мой последний долг перед нацией и Историей...

Своему защитнику, д-ру Нельте, 21 мая 1946 г.

Моя защита перешла в новую стадию и при совершенно изменившихся условиях, в результате разрушительной атаки гросс-адмирала Редера на мою личность и мою роль на службе. Можно защитить себя от нападок и голословных утверждений объективного характера, или от посторонних людей, или, по крайней мере, заслужить уважение суда, пытаясь защитить себя; но Редер никогда не говорил мне ни о каких моих пороках [во время войны], несмотря на его святую обязанность сделать это, если у него действительно были серьезные основания полагать, что мое поведение подрывает интересы вооруженных сил. В Берлине я часто присутствовал на министерских дискуссиях с ним, где поднималось множество всевозможных вопросов, и я вместе с фюрером участвовал во многих его совещаниях по военно-морскому флоту, поэтому у него было достаточно возможностей либо прямо сказать мне об этом, либо намекнуть мне, что в моем должностном поведении он видит угрозу, особенно когда я несколько раз приезжал к нему за советом, стремясь укрепить его доверие ко мне.

После всего, что было теперь сказано обо мне на процессе, моя репутация, видимо, так прискорбно замарана самым высшим представителем вооруженных сил – принимать которого нужно все-таки весьма серьезно, – что мне больше не стоит и надеяться встретить какое-либо понимание данного суда ввиду неустранимого противоречия между тем, что я сам искренне желал, и моей полнейшей сокрушительной неспособностью делать или не делать что-либо по своей собственной инициативе [как начальника Верховного командования].