Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Верую в возвращение людей на грудь Отца. Откуда мы упали, туда мы вновь подымемся, и сделаем это посредством знания – Gnosis – посредством понимания духовных истин, завещанных нам Спасителем Иисусом, и посредством применения этих истин на деле. Верую, что при последнем слове судии вся тьма будет побеждена навсегда, и свет восторжествует навеки.

Как написано особенно возлюбленным учеником:

Et lux tenebris lucet, et tenebrae eam non comprehenderunt.

Во тьме всегда светит свет, и тьма не может ни понять, ни объять его. И так и будет: свет будет светить – иногда в самых удивительных и неожиданных местах.

Напоследок я задаю вам вопрос: «Внимательно посмотрите вокруг. Посмотрите критически, честно, непредвзято на этот мир. Посмотрите на страдания и нищету, на все зло этого мира и спросите себя: «Действительно ли Бог создал этот мир?»»

Вы вполне можете обнаружить, что вы тоже гностик.

Ну вот, больше мне нечего написать. Престол Петра скоро займет новый хозяин (которого, надеюсь, жопа будет обременять меньше, чем бедного Льва), и мне уже нельзя здесь показываться, когда он примет власть. Надо еще многое упаковать. Грустно видеть так много предметов, напоминающих о Льве: его папские туфли, драгоценности, его небольшое увеличительное стекло с золотой ручкой, даже флакон с мочой девственницы и редкими травами. Когда понтифик умирает, папские прислужники обычно срываются с цепи и хватают все, что можно, пока есть время, набивают карманы, заполняют мешки добычей. К счастью, Джулио де Медичи сделал все, чтобы в этот раз такого не случилось. Каждый получил то, что его по праву, и basta. Лев заслужил уважение. Я знаю, что Лев и я снова встретимся где-то, когда-то, в каком-то месте поближе к лучезарной груди Отца Небесного, а не в этом мире – выгребной яме. И когда мы встретимся, я встану перед Львом на колени и сделаю две вещи: поприветствую и попрошу прощения. Но пока это время не настало, как же сильно мне его будет не хватать!

Однажды я расскажу своей дочери Кристине все о Льве. Я расскажу ей все, и она поймет. Поймет и утешит меня в моем горе. А как же иначе, если я убил человека, которого любил, ради того, чтобы сохранилась философия, которой и я, и она живем?

Мы, итальянцы, любим говорить: Arrivederci! Что, как я думаю, и вежливее, и не так ранит, как грубое, холодное «Прощайте». Встретим ли мы друг друга еще в темном неопределенном будущем? Вероятно, сказать можно лишь: кто знает?

Ватикан, Рим, 28 декабря 1521 г.

FINIS