Светлые, водянистые глаза впились в мое лицо. На дне этих глаз медленно разгорался огонь. Холодный бледно-зеленый кладбищенский огонь. Могилы, где готовится к вылуплению
Огонь на дне водянистых глаз разгорелся ярче. Тот, кто явился мне в личине старика, тщился сменить облик и явить себя двум дерзким людишкам во всей красе. Но я не собирался отступать. Еще чего не хватало! Я стою на границе и не сделаю с нее ни шагу. Живой или мертвый, я не дам тебе, тварь, прорваться в наш мир. И мне плевать, что болота – это твоя вотчина, а я пришел незван-непрошен. Это – мой мир. Ты явился из мира чужого. Вот и уходи туда, где тебе место!
Огонь полностью затопил светлые, водянистые глаза. Теперь они, наверное, были подобны двум полупрозрачным изумрудам. Говорю «наверное» потому, что в те минуты воспринимал реальность иначе. Мы смотрели друг на друга, и каждый старался изо всех сил заставить противника отвести взгляд.
Не знаю, сколько времени продолжался этот поединок. Не помню ничего, как ни стараюсь напрячь память. А, собственно, ничего не было – только два взгляда, слившиеся в один, и безмолвный приказ, один на двоих: «Отступи! Нет, ты первый!» Человек – и древняя сила этих мест, сила самой земли, которую попирает простой смертный… уже не простой смертный, раз у него хватило сил и смелости приказывать
По виску сочится капля пота, пропадает за шиворотом, холодит кожу – это все, что осязаю…
Приглушенное бормотание где-то на пределе слышимости – молитва пополам с матерной бранью пра Михаря – это все, что слышу…
Глубокий, как омут, темно-зеленый провал широко распахнутых глаз, в которых отражается чей-то силуэт – это все, что вижу…
Силуэт колеблется, искажается, меняет облик. Уже не человек, но какое-то чудовище. Иллюзия. Тут все – иллюзия. И Болотный Дед, который каждому путнику является в ином обличье. И странный город, которого как бы нет, но чье отражение реально – на самом деле он есть, и вода это знает, ей нет нужды лгать! И даже это чудовище – его на самом деле нет. Это мне просто внушили. Есть только человек, пришедший в сердце чужого ему мира, чтобы получить ответ на свои вопросы. И силуэт чудовища начинает меняться, плыть, растворяться, являя знакомые с детства черты.
А потом рвется нить. И тихий голос, в котором уже нет былой власти, врывается в уши:
– Ты этого хочешь – это будет.
Сам я оглушен нежданной победой – вообще, скажите мне, я победил или как? – чтобы что-то осознавать. Я просто сижу в седле, стараясь не упасть и слушая звон в ушах. Чья-то рука касается локтя. Шепот пра Михаря:
– Згаш. Згаш, очнитесь!
Я всегда вздрагиваю, когда этот человек называет меня по имени. И он, зараза, это знает и беззастенчиво пользуется. Но зато возвращает меня в реальный мир.
За те несколько секунд, что выпали из памяти, все вокруг переменилось. Нет, перед нами по-прежнему было заболоченное озеро с заросшими травой и ивняком топкими берегами. Но теперь я точно знал, словно сам был тут много веков назад, что там, где теперь над гладью воды торчат крошечные островки болотной растительности – и на одном из которых к лесине прикручен Брашко – что там когда-то был большой остров, где действительно стоял городок. Небольшой, с настоящей крепостной стеной, сложенной из мореного дуба, и даже с собственным святилищем. Там жили люди. Жили, пока не случилось нечто такое, отчего весь город исчез. Просто растворился в озере, в воздухе, в небытие. Почему такое случилось – знают боги, местные боги, и Змей Полоз первый следи них. Может быть, люди вовремя не принесли ему положенных жертв или прогневали богов своим поведением. Может быть, наоборот, они пожертвовали собой ради чего-то неизмеримо более важного, чем их жалкие жизни – как бы то ни было, никого не осталось. Лишь та женщина – она отправилась в лес, собирать травы. Местная знахарка. В городе у нее оставался муж и ребенок. Вернувшись, она не нашла и следа поселения, и, пораженная открывшейся картиной, окаменела от горя. Та женщина знала. И, взгляни я на мир ее глазами, узнал бы ответ. Но не сейчас.
Люди не ушли отсюда насовсем. Вернее, этот город, как ни странно, он до сих пор существует. Его нельзя увидеть обычным зрением, обычному человеку нельзя пройти по его улицам, но в нем теплится жизнь. Он словно надел маску, скрываясь, отводя глаза – и продолжая жить. И лишь вода, которой нет нужды лгать, способна выдать его тайну.