Мемуары сластолюбца

После того как мы метнули жребий, старуха выкатилась из столовой, чтобы привести дебютантку. Было решено, что ее увидят все, и это тешило мое тщеславие. Само собой, я и не думал возражать против того, чтобы товарищи явились свидетелями моего триумфа. Верно, она досталась мне по чистой случайности, но что с того? Разве случай в той или иной форме не присутствует в любом выборе? И разве мы ежедневно не наблюдаем, как рождаются союзы – на почве интриг, расчетов и прихоти судьбы, только слегка закамуфлированной?

Воображение мое заработало вовсю; я уже рисовал себе картины пикантных похождений. И хотя я отлично отдавал себе отчет в том, что обман в таких делах – обычная вещь и что среди моих знакомых не один мог поведать горестную историю о том, как он пал жертвой одной из городских весталок, хранительниц священного огня, отрекомендованной ему в качестве непорочной девственницы, однако желание и предательская мысль о том, что хозяйка солидного заведения не опустится до такого мошенничества, убедили меня принять сей роскошный дар. Я пришел в отличное настроение и, вспоминая имевшие место в истории случаи самопожертвования в сходных ситуациях, чувствовал в себе склонность скорее восхищаться ими, нежели рассматривать в качестве образца для подражания.

Не умея скрыть возбуждение, я с видом собственного превосходства поглядывал на товарищей по кутежу и нетерпеливо ожидал возвращения нашей любезной хозяйки.

Наконец-то она явилась, ведя за собой, как невесту, эту – чистую с полной гарантией – обладательницу девственного цветка. Едва открылась дверь, как все взоры устремились на нее, а девушка со всей подобающей скромностью двинулась к нам навстречу, поддерживаемая покровительницей, потупив взор и словно не смея поднять глаза в такой большой и пестрой компании и при таком стечении обстоятельств.

Как наиболее заинтересованное лицо, я первым метнул в ее сторону любопытный взгляд, и он в ту же секунду сказал мне, что сия непорочная голубица – не кто иной, как Диана – когда-то моя, а теперь чья угодно Диана – собственной персоной.

Моим первым побуждением было открыть всем глаза. Во мне смешались удивление, гнев и стыд. Я никак не был готов к такой встрече и чуть было не заподозрил, что она подстроена.

Однако мне удалось быстро взять себя в руки, и не успела девушка осознать, кто стоит перед ней, как я разразился гомерическим хохотом, что немало удивило моих спутников и привлекло ко мне внимание этой несчастной; она тотчас узнала меня, вскрикнула и упала в обморок – возможно, даже непритворный, так как меньшего потрясения бывает достаточно, чтобы вызвать у слабого пола такую реакцию.

Не зная, в чем конкретно дело, Мервилл мигом угадал, что мы знакомы, и, видя, что сам я, из-за ее обморока, нахожусь в прострации, неспособный выполнить даже простейший акт милосердия, бросился к ней на помощь. Все всполошились; девицы окружили поверженную принцессу и стали приводить в чувство.

Как ни велико было мое негодование и как ни жег меня стыд за свою роль в этой истории, я не мог не обратить внимания на трагикомическую физиономию старой пройдохи, не сводившей с меня глаз, отчаянно напрягающей мышцы лица, чтобы себя не выдать, и пытавшейся предугадать мои дальнейшие действия в связи с этим разоблачением, так что, не будь я от природы нетерпелив, я мог бы сколько угодно держать ее в состоянии страха и неопределенности.

Наконец сия мегера воздела очи горе и, всплеснув руками, выдавила из себя: "Кто бы мог подумать!" – ничего лучшего ей не пришло в голову. Тем временем Диана пришла в себя. Я суровым тоном потребовал свободную комнату (а они почти все пустовали в этот вечер) и шепнул Мервиллу имя девушки, таким образом полностью рассеяв его недоумение по поводу происшедшего.

Мне незамедлительно был вручен ключ от незанятого номера; я вежливо, но достаточно холодно предложил Диане следовать за собой и оставил товарищей предаваться собственным развлечениям, прерванным этим инцидентом.

Оставшись с ней наедине, я напустил на себя высокомерный вид и приступил к расследованию: как случилось, что, обеспечив ей безбедное существование до конца жизни и приказав оставаться в деревне вплоть до особого распоряжения, я вдруг встречаю ее в таком месте и в таком качестве?

Слишком потрясенная, чтобы измыслить подходящую легенду, и слишком униженная обстановкой дома терпимости, Диана не посмела отказать мне в честном признании и поведала – между рыданиями и вздохами – следующую историю, в истинности которой я имел случай удостовериться.