Мемуары сорокалетнего

— Нам бы что-нибудь посовременнее, сегодняшнее!

— Пьеса Константина Симонова, — твердо выговаривая слова и придавая своему голосу те бархатистые интонации, которыми славился Великий актер, сказал Евгений Тарасович, — не потеряла своей актуальности и сегодня.

— А по мне, — сказал шофер дядя Володя, — нет ничего сегодняшнее Шекспира. Ведь Ричард Третий — это форменный террорист.

— Шекспира будем осваивать позднее. Есть еще вопросы? Нет вопросов. Тогда у меня вопрос. Пьесу Симонова знаете? Читали?

— По радио слышали.

— Надо мне ее читать?

— Нет, не надо, только список ролей прочтите.

— Очень хорошо, — сказала тетя Дуся, когда Евгений Тарасович зачитал список ролей, — я буду играть Полину Францевну, преподавательницу иностранных языков. Это по моему амплуа.

— Нет, тетя Дуся, — сказал Евгений Тарасович, — для этой роли у нас не хватит интеллигентности. — И тут же осекся: — Мы вас, тетя Дуся, назначим во второй состав.

Со вторым составом Евгению Тарасовичу по-настоящему работать было некогда. Все силы были брошены на основных исполнителей, но и здесь оказались свои трудности. Героиня была не столь подвижна, как хотелось бы, герой обладал стопроцентной типажностью, был широкоплеч, русоволос, привлекателен и мужествен, но чуть пришепетывал. Отдельные сцены приходилось прогонять по множеству раз, но Евгений Тарасович хорошо помнил рисунок спектакля, который когда-то ставил Великий актер, и поэтому знал, чего добиваться. Правда, самодеятельные артисты, разбалованные своей полуигрой при предыдущем руководителе, работали не очень увлеченно, но втягивались, и дело потихоньку двигалось. Второй же и третий утешительные составы постоянно скучали. Эти самодеятельные артисты все время сидели у стенки комнаты и придирчиво наблюдали за игрой своих более везучих коллег, впитывали в себя ценные замечания Евгения Тарасовича и мечтали тоже немножко попробовать поиграть. Уже в самом конце репетиций Евгений Тарасович давал немножко размяться и этим горемыкам, но больше для проформы, чтобы не обострять отношений, и все это понимали, конфузились, и от этого замыкались в себе, работали скучно, испуганно и постепенно от этого испуга, от неловкости, от равнодушного досадливого взгляда режиссера переставали являться на репетиции. «Может быть, это к лучшему, — думал Евгений Тарасович, — балласт, а к новому спектаклю мы наберем новых, свежих, отыщем, заманим. Народ наш многоталантлив. Святое поприще без героев не останется».

Спектакль все же лепился. Евгений Тарасович ходил гордый, чувствовал удачу, был на подъеме и вместе с Гортензией Степановной уже строил волнующие перспективы.

Под эти свои творческие успехи в будущем Евгений Тарасович выбил у дирекции деньги на заказ хороших, профессиональных декораций и костюмов в театральных мастерских областного драмтеатра. Но когда через несколько месяцев декорации были доставлены, установлены на сцене Дома культуры и в присутствии Артемия Флегонтовича Евгений Тарасович в пустом зале прогнал спектакль, реакция Артемия Флегонтовича была неожиданной.

Весь спектакль Артемий Флегонтович смотрел внимательно, в нужных местах воодушевлялся, но после того как занавес упал и несколько зрителей: хоровик, методисты, баянист Дома культуры и, наконец, он сам — не просто вежливо, но от души похлопали артистам и руководителю студии, он, Артемий Флегонтович, отвел Евгения Тарасовича в сторону и сказал:

— Я от души вас, Евгений Тарасович, поздравляю с окончанием работы над нужным и полезным спектаклем. Честно говоря, вы сделали невозможное. Ваши студийцы играют не хуже артистов из области, хотя, я думаю, они подустали и играют не очень задорно и весело, но, одновременно, я должен вас и огорчить. Я имею в виду то, что студия практически распалась. У нас, у Дома культуры, появился спектакль, хороший спектакль, который мы с гордостью покажем перед праздником и повезем на смотр, но этот спектакль нам нужен меньше, чем сто человек, которые приходили в студию, читали друг другу стихи, монологи и изображали, что или они еще очень молоды, или уж очень мудры. Меня очень огорчает, что из студии, кроме участников, занятых в спектакле, ушла молодежь. Наверное, было бы лучше, если бы молодые парни встречались не в подъездах и подворотнях, а у нас на глазах. В общем, я должен сказать вам: или нам надо менять направление студии, или такая студия нам, городу, не нужна.