Иозефинистская политика австрийских монархов и правительств превращала католическую церковь Австрии из отряда космополитической партии в аппарат собственного министерства культов и просвещения. Даже с ее имуществом государство обращалось подчас как с имуществом, подведомственным непосредственно ему.
Чаша сия не миновала и августинскую общину святого Томаша. В 1745 году, во время очередной австро-прусской войны, здание, в котором тогда помещался монастырь, было разрушено осаждавшими Бргонн войсками Фридриха «Великого». Поскорбев, августинцы тряхнули монастырской казной и отстроили свою обитель заново, но это здание, видимо одним из первых в городе приведенное в должный порядок, тотчас приглянулось властям и было отобрано под канцелярию наместничества, а августинцев переселили из центра города на окраину — в Алыбрюнн, к подножию Шпильберга, увенчанного знаменитым тюремным замком. Там как раз пустовали и ветшали постройки монастыря Королевы — ликвидированной правительством обители монахинь-цистерцианок. По авторитетному свидетельству прелата Менделя [23]
, этот тяжкий удар принудил сократить число членов капитула вчетверо, ибо большего числа монахов обремененный долгами монастырский бюджет выдержать не мог.И конечно, когда дела этой, по выражению кардинала Ньюмена, «общественной организации или партии» были далеко не блестящими, а возможности пополнения рядов — во всяком случае, рядов общины святого Томаша, одной из ее ячеек, — ограниченны, личные качества каждого кандидата в функционеры пусть самого малого ранга взвешивались тщательнейшим образом.
И потому физик-премонстрант Фридрих Франц, составляя свое многослойное дипломатическое послание, вдумчиво отбирал именно такие доказательства полезности рекомендуемого им кандидата в монахи, которые должны были дать Менделю преимущество перед неведомыми конкурентами в глазах человека, чье слово при отборе будет решающим, — настоятеля монастыря святого Томаша прелата Наппа.
Итак, Франц сообщил уже о добровольном желании своего ученика вступить в монастырь и не упомянул, конечно, об обстоятельствах, толкавших его к этому.
Он написал, что Мендель обладает солидным характером — а это весьма важно — и добротной подготовкой по философии (табель табелем, но мнение самого Франца и «поклоны» Витгенса значат больше выведенных на бумаге единиц). А далее стояло: «по моему предмету я позволяю себе считать его почти наиотличнейшим», хотя предметом Франца была совершенно светская дисциплина. Однако и физика была упомянута не случайно.
Чтобы удерживать свои позиции, римская церковь давно поощряла занятия своих функционеров мирскими делами. А в Австрийской империи церковь фактически держала в своих руках все дело просвещения и активно участвовала во многих других, совсем не духовных областях жизни.
Настоятель августинского монастыря в Старом Брюнне Сирил-Франц Напп был весьма характерной для этого времени фигурой.
Напп был, как и Мендель, плебеем по происхождению — сыном сапожника. В восемнадцать лет поступил в монастырь и получил возможность погрузиться в книги, не думая о куске хлеба. В тридцать два он стал доктором богословия и при этом подвизался в наиболее конкретных дисциплинах: ими были — текстология библии, история церкви и, наконец, церковное право, труднейшая область тогдашней практической юриспруденции.
От занятий библейской текстологией, видимо, и зависел переход Наппа к проблемам уже одной из светских гуманитарных наук — он считался весьма известным в Австрии того времени специалистом в области восточной лингвистики. Наппу-лингвисту принадлежал перепечатанный во многих специальных европейских журналах и ежегодниках критический обзор грамматик арабского и армянского языков, выпущенных Оберлейтнером.
И не перейди Франц Напп из мещанского сословия в духовенство, не видать ему головокружительной не только церковной и научной, но и светской карьеры. В 34 года он стал аббатом, и это значило, что Напп не только возглавил монастырский капитул, но сделался главноуправляющим крупного помещичьего хозяйства и финансовым воротилой.