Мендель

Та бумага, пришедшая из официальных инстанций, не сохранилась — во всяком случае, ни Ильтису, ни Кржиженецкому и никому из других биографов ее отыскать не удалось. Зато еще Ильтисом в архиве министерства культов и просвещения был обнаружен ответный документ, скрепленный рядом подписей и гимназической печатью. Он позволяет предположить, какие именно вопросы были поставлены перед лицами, которым надлежало надзирать за каждым шагом нового цнаймского обывателя. И не просто ответить «благонадежен», «не вполне благонадежен» или «неблагонадежен» должны были эти господа. От них требовались тщательные мотивировки каждого из пунктов секретной характеристики.

Вот он, примечательный документ тайных канцелярий Австрийской империи. Примечательно его содержание, примечательна лексика и особенно синтаксис, чиновничий синтаксис, позволяющий уложить в две фразы доводы и заключения, благодаря которым жандармским комарам не удалось и носу подточить:

«Со дня вступления его на отведенную ему учительскую должность упомянутый с каждым днем все в большей и большей степени развивал в себе наиболее положительные качества примерного и основательного учителя молодежи; к тому же упомянутый, используя возможности наглядной и яркой лекции и используя себя самого без отдыха и получая совершенно соответственно этим усилиям результаты, каждодневно доказывал, что он не только хорошо знаком со своим предметом, но и что благодаря постоянному неугасающему усердию и выдержке в деле чтения лекций и в тренировке по заучиванию учебного предмета, а также не в меньшей степени благодаря весьма деятельному влиянию на воспитание чистой морали и религиозности своих учеников проявил себя с особо выдающейся стороны, к чему стремился всеми своими силами.

В отношении же его морально-религиозных устоев, а также патриотических настроений и принципов, кои могут представлять особый интерес, нижеподписавшиеся считают своим долгом клятвенно заверить, что упомянутый всеми своими поступками и действиями доказывал, что он безупречно носит свой сан священнослужителя, что с приличествующим сыну церкви достоинством в разговоре никогда не прибегает к слову, которое, имея в виду морально-религиозные церковные принципы или принципы политические, в какой бы то ни было степени оказалось бы неподобающим или предосудительным для духовного лица; напротив, совершенным своим благонравием и уединенностью, выражавшейся в том, что он ни с кем не имел обыкновения поддерживать общения, кроме как со своими коллегами, и ограничивал свои появления в свете лишь посещениями здешнего Ферейна Любителей Книги, да и то лишь совместно с остальными уважаемыми лицами города, за исключением только еще шестикратного посещения театра, но совершенного им всякий раз в обществе хотя бы одного из коллег,

— выше сообщенные затребованные сведения одновременно с чистой душой подтверждаются местными светскими и духовными властями».

Хорошие люди шили в городе Цнайме!… Хорошие люди были коллегами Менделя по Цнаймской гимназии, хотя по долгу службы им и надлежало наблюдать, не прибегает ли он к «слову, которое, имея в виду морально-религиозные церковные принципы или принципы политические, в какой бы то ни было степени оказалось бы неподобающим…», тем более что такое слово было Менделем произнесено. И более того, оно было зафиксировано. Правда, Мендель не затронул в нем принципов патриотических и не усомнился в существовании бога вслух. Просто Цнайм осчастливило своим посещением «Его Милостивое Епископское Преосвященство, Высокородный Граф Шафготч», и, нанеся подобающий визит своему сеньору, Мендель после визита прищурил глазки и обронил о его преосвященстве неосторожное:

— Ему куда тяжелей таскать свое сало, чем свои мозги!

Как пишет Ильтис, сие высказывание вассала было доставлено Шафготчу «тепленьким». Право, хорошие люди жили в городе Цнайме, в городе на юге Моравии, славном разливанными реками доброго местного вина!…

Но к экзаменам Менделя допустили.

Он претендовал на получение права преподавать физику в старших классах, а в младших — естественную историю.

И, судя по всему дальнейшему, он приступил к экзаменам в полной уверенности в удаче, рассчитывая, как и прежде, очаровать почтенных господ профессоров способностями и эрудицией, накопленной автодидактом.

Он привык к неизменному успеху. Нет ничего опасней такой привычки.