Меня обещали Дракону

«Попала лапа в капкан. И ничего не остается,Отдать на растерзание клыкам. Таков вердикт,

И так придется, и пусть охотник перебьется…»

Я лежала уже, по моим подсчетам, часа три. Задница, извиняюсь, уже напрочь отмерзла. А в голову по-прежнему ничего не лезло. Кричать бесполезно. Судя по массивной двери, шумоизоляция тут отменная. Окна слишком высоко! Даже если я каким то чудом выберусь из этих наручников, то не корми меня хоть неделю – я не смогу допрыгнуть и тем более пролезть в это чертово окно! Сколько сейчас времени, я тоже не могу определить. Потому что оно затонировано напрочь! Вот, спрашивается, нахрена оно такое?! Не открыть, не дотянуться – ничегошеньки с ним не сделаешь. Будь проклят проектировщик этого сарая! Я бесилась. Но в тоже время понимала, что единственный выход – это дверь. Но ее надо сначала открыть. Выломать? Ха! Я не Шварценеггер.

Часа через два своего лежания я полностью прониклась торжественностью момента и осознала, что я, мать его, в полной власти этих выродков. И единственный выход – позвать Ри. Но! Этот престарелый хмырь четко дал понять, что оба мы живыми отсюда не выйдем. И какой смысл тогда обрекать любимого на смерть? Он сможет уйти в свой мир. А я останусь тут. Стало горько. Мы так мало пробыли вместе. Так мало счастья мне досталось. Сейчас каждый момент с ним был для меня равноценен любым драгоценностям мира. Я уже не пыталась угадать, сколько здесь торчу. Голова отказывалась работать. И я погрузилась в приятные воспоминания. Какая же я была дура, брыкаясь и отбиваясь от Риара в первые дни знакомства. Надо было ценить каждый момент! Но все хорошее когда-нибудь заканчивается.

Дверь открылась, вырывая меня из дремы, в которой я находилась. Вошел этот мелкий урод. Лицо гаденькое. Так и светится.

– Ну и что ты лыбишься? – бурчу я. Ой, лучше б я молчала. Язык мой – враг мой.

– О! Мы с тобой повеселимся, детка, – пыхтит он, влезая на этот чертов алтарь. Фу! Божечки, какой же он мерзкий.

– Вы б хоть подстелили чего, а то промерзла вся, – пытаюсь я оттянуть момент. А этот козел только гаденько ухмыляется. Достает какой-то ремешок и крепит возле моей шеи – оказывается, тут еще застежки есть! Отлично, раньше я хоть голову могла приподнять. Теперь я окончательно обездвижена. От этого паника поднимается в сердце. Руки дрожат. А этот урод уже вовсю лапает меня. Я не буду кричать! Закусываю губу и не издаю ни звука. Ни когда он слюнявит мое тело, ни когда пихает свои пальцы куда не надо. И все это время приговаривает: «Сейчас тебе будет хорошо!» Вот ей-богу, пыхтит, как мопс! И слюней от него, как от французского бульдога. Он раздвигает мне ноги. Мысленно готовлюсь к худшему. Я где-то читала, что если не сопротивляться и вообще не подавать никаких признаков жизни, то насильнику это надоест. Ведь вся соль в сопротивлении. Я честно пыталась не дергаться. Но отвращение было сильнее. И когда он лег на меня и стал пыхтеть в ухо, я не смогла не повернуться и не плюнуть в его мерзкую харю! Минут пять слюну копила! Хорошо получилось! Ну, чего и следовало ожидать – его это взбесило. В лицо полетел кулак. Скула расцвела алым цветком боли. В глазах потемнело.

– Тварь! Неблагодарная тварь! Ты еще жива только благодаря мне! Если бы не я, тебя бы уже на ленточки порезали! А ты так! – Пощечина, удар, пощечина, удар. Он грубо берет меня за подбородок и заставляет смотреть на него. Я закрываю глаза.

– Посмотри на меня! – орет он. И снова удар. Приходится подчиниться. Я открываю глаза, но столько презрения во взгляде. И я смотрю на него. Смотрю, даже когда этот выродок начинает насиловать меня. Пока он там дрыгается и сопит, я смотрю на него. И ничего не чувствую. Спасибо. Я благодарна своему телу, что оно сейчас ничего не чувствует. Лишь в конце я ощущаю, как он кончил в меня. Это омерзительно. Я чувствую себя испорченной и оскверненной. Лицо болит. А разум до сих пор не может поверить, что все это происходит со мной. Сил уже нет. Я опустошена.

Он встает и уходит, а я провожаю его взглядом до тех пор, пока не закрывается дверь. Как только это происходит, меня выворачивает. Я пытаюсь сдержать рвотные позывы. Слава богу, это удается. Еще не хватало лежать в собственной блевотине. Разум сжалился надо мной, и я наконец-то засыпаю… Но это странный сон. Я опять в каком-то тумане. И вновь я блуждаю в нем. И вновь меня кто-то зовет. Но теперь я знаю: нельзя отзываться. Нельзя идти на голос. Иначе кто-то, кто дорог мне, пострадает. Сердце разрывается от тоски, ведь столько боли, столько отчаяния в этом голосе. Я слышу, как он рвет горло в этом истошном, паническом крике. Я сижу на земле, обхватив голову руками, и все, на что хватает моих сил, это не отзываться. Хотя все мое существо рвется к обладателю этого голоса.