Меня зовут Женщина

— Женщина, ну что вы все никак не угомонитесь, спать надо ночью, — зарычала дежурная сестра.

— Какая-то вода течет, я не понимаю, — мялась я.

— Вечно одно и то же... Сколько хоть времени?

— Не знаю, я без часов.

— Ну так пойди посмотри. Тебе это надо или мне? Как последняя дура, я засеменила к часам в другой конец коридора, комплексуя от текущей на линолеум воды и того, что не даю спать человеку.

— Пять часов, — доложила я, вернувшись.

— Ладно, пошли, — сказала медсестра, вяло встала и поплелась по коридору.

— Куда пошли?

— На кудыкину гору... рожать пошли, женщина.

— Рожать? — у меня отнялись ноги.

— Что ты стоишь, женщина, как деревянная? Иди в лифт.

На автопилоте я зашла в лифт, а медсестра завезла туда каталку.

— Ложись на каталку.

— Зачем? — прошептала я.

— Инструкция такая. Воды отошли, значит, надо лежать.

— Зачем же вы меня через весь коридор к часам гнали?

— Вот родишь ребенка, его воспитывать будешь. А меня нечего воспитывать, а я за семьдесят рублей за каждой из вас бегать не обязана. Иностранцы хоть подарки дарят...

Предродовое отделение представляло зал, уставленный аппаратурой и кроватями, на которых лежали и страшными голосами кричали женщины.

«Как обидно умирать такой молодой, такой красивой, такой талантливой», — горько думала я.

— Женщина, уже, наконец, по-человечески ляжьте на спину! — заорал молодой парень в белом халате.

— Не могу. В карте написано, что у меня синдром полой вены, — четко, по-военному ответила я.

— Нет такой вены в человеческом организме, я здесь врач, а не вы. Ляжьте, вам сейчас провода оденут!

Молоденькая медсестра начала опутывать тело проводами, а лоб — ремнем с металлическими пластинками, соединенными с аппаратом.

— Вот включатель, женщина, вправо — усиливает, влево — ослабляет. Поняли?

— Нет, — ответила я, поняв только то, что спокойно умереть мне не дадут.

— Ну, как схватка сильная пошла, так увеличиваете, как кончилась, так уменьшаете.

— А что там?

— Да я не знаю. Ток какой-то, научная работа. Потом будете анкету заполнять, как он вас обезболил.

Я крутанула включатель — шарахнуло током, нечеловеческая поза, в которой я старалась выглядеть лежащей на спине и в то же время на спине не лежать, добавляла в мизансцену шарма.

Дежурный врач шелестел страницами детектива инфернальной обложке. Вид человека, читающего на ночном дежурстве детектив, вероятно, не был бы криминалом в каком-то другом отделении. Палитра воплей смешивалась и множилась в высоком потолке как северное сияние: тоненько выла маленькая кореянка, басом рычала длинноногая плечистая блондинка, плакала толстая женщина с косой и надсадно кричала моя соседка с обожженным обезболивающим током лбом.

— Сердце у тебя каменное, как с тобой только жена живет? — начала моя соседка диалог с врачом.

— Что вы, женщина, из себя строите? Не вы первая, не вы последняя рожаете, — ответил он, хрустнув перелистываемой страницей.

— Ах ты, гадина в портках! — завопила соседка. — Да что ты про это знаешь? Я третьего рожаю, а тебе бы одну менструацию в год — ты бы к ней девять месяцев готовился!

— Все, — сказал врач, — мое терпение иссякло! — захлопнул книжку и вышел.

— Дура, — закричала длинноногая соседка. — Что ты его выгнала? Ты у меня теперь будешь роды принимать?

— Да он бы твои роды заметил, если только б ты ему прямо на книжку родила! — не осталась в долгу соседка.

Все это напоминало космический корабль, жестоко запущенный с женщинами, не имеющими возможности позвать на помощь и не обученными оказать ее себе сами. Энергетика боли, все больше и больше закручиваясь в воронку, толкала этот корабль вперед к катастрофе. Я очнулась от густого вопля и дымящегося лба, постфактум осознав, что оба события относятся ко мне. Безуспешно пытаясь обуздать следующий вопль, я с трудом заставила себя не крутить переключатель тока на максимум во время схватки; нижняя половина тела отделилась от меня и носилась под потолком, размахивая простынями, как крыльями, а верхняя, вцепившись в кровать, пыталась рефлексировать между воплями. Время потеряло смысл, комната наполнилась полумраком и гулом, и я начала прощаться со всем, что мне было дорого в этой жизни.

Застучали каблуки, и мамзель в очочках с маской брезгливости и усталости на пухлом личике возмущенно произнесла надо мной:

— Женщина, ну что ж вы рожаете и молчите? Нам же с вашей двойни надо показатели записать. Перебирайтесь на каталку.

Мое поведение в этот момент можно было обозначить любым словом, кроме молчания, но понятие дискуссии осталось в том мире, с которым я уже попрощалась. Я поползла на каталку, как краб, и уже плохо сознавала, как в другой комнате, до потолка заставленной мониторами, мамзель запихивала в разные части меня Датчики и бегала среди экранов и тетрадок, в которые заносила показатели остатков моего существования.

— Это для меня или для детей? — спросила я между схваток свистящим шепотом.

— Это для науки, женщина, — гордо ответила мамзель, и если бы она стояла поближе, я бы врезала по ее напудренному личику ногой от имени всех женщин, рожавших в совке.