Меншиков

У Александра Даниловича — вот же как кстати! — празднование заключения мира совпало и с семейным торжеством — обручением молодого польского графа Петра Сапеги с старшей дочерью князя, десятилетней Марией. Двойной праздник! Действительно «кстати»!..

«Правда, вроде как раненько затеяно это обручение, — соображал Александр Данилович, — но… так надежнее… А то получится как с сестрицей Анной Даниловной. Выскочила за вертопраха Девьера! И ничего нельзя было сделать!..»

Девьер!..

Было это давно, еще во время пребывания государя в Голландии. На одном корабле царь заметил красивого, необыкновенно ловкого и проворного юнгу. Юноша этот, сын крещеного португальского еврея по фамилии Девьер, с радостью принял предложение Петра поступить в русскую службу. Сначала он был на побегушках у Меншикова. но скоро государь взял его к себе в денщики. Это уже было очень неплохо! Сулило быстрое продвижение…

Так оно и случилось: расторопный, толковый денщик понравился государю, он начал повышать его в чинах… Оперился Девьер и… в 1712 году обратился к светлейшему с предложением вступить в брак с сестрой его Анной Даниловной, во взаимности которой он был уверен.

— Ка-ак! — рявкнул князь. — Замуж за тебя, проходимца?! Вон!..

Но Девьер не отстал.

— Не испугает! — отрезал. — Не-ет, на всякий роток не накинешь платок! — И вторично пришел за ответом к светлейшему. Тогда…

Вместо ответа Меншиков приказал: высечь навязчивого жениха!

Девьер бросился к государю, пал перед ним на колени, слезно просил заступы и помощи. И Петр приказал: обвенчать влюбленных немедля!

Брак совершился.

Вскоре Девьер был назначен обер-полицмейстером Санкт-Петербурга, впоследствии получил чин генерал-лейтенанта, должность сенатора. Однако, как ни повышался Девьер в должности и чинах, Меншиков не мог забыть, что этот «маканый португалец»[63] насильно вошел к нему в родственники.

Так получилось с замужеством сестры. Что-нибудь похожее могло получиться и с браком дочери!..

«Очень свободно, что и может получиться, если вовремя не обручить ее со стоящим человеком», — размышлял Александр Данилович, будучи твердо уверен, что таких, как Девьер, вертких прощелыг женихов в Питере хоть отбавляй!

Празднование заключения мира прошло хоть и не особенно пышно, но весело. Все были несказанно рады.

Во второй раз празднование заключения мира более торжественно. Несколько дней подряд ликовал Петербург…

В Троицком соборе с амвона и со всех папертей был громогласно прочитан мирный трактат. Феофан Прокопович, кроме того, произнес обширную проповедь, в которой остановился на всех «знаменитых делах государя».

После проповеди держал торжественную речь канцлер Головкин.

— Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, — говорил он, стоя во главе всех сенаторов, — через которые мы из тьмы неведения на феатр славы всего света произведены и в общество политичных народов присовокуплены, — и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходатайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарить? Однакож дерзаем мы именем всего Всероссийского государства, подданных вашего величества всех чинов народа, всеподданнейше молити, да благоволите от нас, в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний, титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти. Виват, виват, виват, Петр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский!

— Виват! — загремело в церкви.

— Ур-ра-а! — мощно прокатилось по площади.

Зазвонили колокола, затрубили трубы, зарокотали барабаны. Залпы с крепостных стен, из Адмиралтейства, с судов, стрельба из ружей «двадцати трех полков» — все «благовествовало русской земле радость великую».

— Зело желаю, — отвечал Петр, — чтобы весь наш народ прямо узнал, что прошедшего войною и заключением мира мы сделали. Однако, — подчеркнул он, — надеясь на мир, не ослабевать в воинском деле, дабы с нами не сталось так, как с монархией греческой. Надлежит трудиться о пользе и общем прибытке, отчего облегчены будут народные тяготы.

В здании сената был праздничный стол на тысячу персон. По окончании обеда — бал до полуночи, после — фейерверк, изображавший арку неведомого дивного храма, из которого появился бог Янус в лавровом венке, с масличной ветвью в руке. Из крепости дана была тысяча выстрелов, берега Невы были расцвечены потешными огнями, корабли увешаны плошками.

Пир закончился в три часа ночи «обношением всех гостей преизрядным токайским». Для народа устроены были фонтаны, из которых лилось вино.