Меншиков

«И хотя преж сего, до Татищева, вашего величества заводы здесь были, но комиссары, которые оные веДали, бездельничали, — доносил Петру генерал-поручик Генин,[71] — и от заводов плода, почитай не было, и Демидову

[72] от них не было помешательства. Чаю, как ему любо было, что на казенных заводах мало работы и опустели! Татищев показался ему горд; не залюбилось старику с таким соседом жить, понеже и деньгами он не мог Татищева укупить, чтоб казенным заводам не быть. Того ради, вашему величеству от радетельного и верного моего сердца, как отцу своему, объявляю: к тому делу лучше не сыскать, как Василия Татищева. Я оного Татищева представляю без пристрастия, — я и сам его рожи калмыцкой не люблю, — токмо видя его в деле весьма права и к строению заводов смыслённа, рассудительна и прилежна».

Другой гардемарин, Неплюев, рассказывал, как он по окончании выучки держал экзамен перед самим царем, в полном собрании адмиралтейской коллегии. Неплюев ждал представления Петру как страшного суда. Когда дошла до него очередь на экзамене, царь подошел к нему и просил: «Всему ли, чему нужно было, ты научился?» Тот отвечал, что старался по всей возможности, но не может похвалиться, что всему научился, и, говоря это, стал на колени. «Трудиться надобно, — сказал на это Петр и, оборотив к нему ладонью правую руку, прибавил: — Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли, а все для того, — показать вам пример и хотя бы под старость видеть себе достойных помощников и слуг отечеству. Встань, братец, и дай ответ, о чем тебя спросят, только не робей; что знаешь, сказывай, а чего не знаешь, так и скажи».

Петр остался доволен ответами Неплюева и потом, ближе узнав его на корабельных постройках, отзывался о нем: «В этом малом путь будет». Заметив и оценив в двадцатисемилетнем поручике галерного флота дипломатические способности, Петр в следующем же году прямо назначил его на трудный и ответственнейший пост резидента в Константинополе.

Перед отъездом Неплюева в Турцию Петр принял его и, поднимая с пола, сказал: «Не кланяйся, братец! Должность моя — смотреть, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять. Будешь хорошо служить, не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь, а буде худо, так я истец… Служи верой и правдой!.. Прости, братец! — прибавил Петр, поцеловав Неплюева. — Доведется ли свидеться».[73]

Поддержку таких «птенцов», помощь с их стороны в работе, в служении государству, тому новому, что он насаждал, напрягая до предела народные силы, Петр ощущал повседневно. Не это порождало в нем «мрак сумнения», а «злосмрадная язва», которой страдала правительственная верхушка русского государства. Страшно было убеждаться преобразователю в том, что сановные люди, казавшиеся представителями новой России, оказались зараженными закоренелой болезнью боярской Руси…

«Удалось завести войско, флот, школы, фабрики и заводы, выйти к морям, — размышлял император, — но где найти средство искоренить „мздоимство-неправды“?..»

Он хотел, чтобы окружающие его ясно видели, во имя чего он требует от них больших усилий, и хорошо понимали как его самого, так и дело, которое вели по его указаниям, — хотя бы только понимали, если уж не могли в душе сочувствовать ни ему самому, ни его начинаниям. И в этом он многого достиг. Дело было настолько велико, необычайно, так чувствительно задевало всех, что поневоле заставляло над ним крепко задумываться. Не было недостатка и в натурах мечтательных. Даже в среде заскорузлых чиновников находились такие. Они мечтали о четком, работающем как часы, канцелярском устройстве. Но расширялись задачи администрации — и яснее обозначалась несостоятельность чиновничьей системы правления. На бумаге, в ловко закругленных инструкциях, указах, регламентах, все выходило толково и гладко, но жизнь разбивала эти идиллии.

Волей-неволей Петр вынужден был обращаться к общественным силам. Однако ландраты, выборные комиссары, городские ратуши, магистры — все то «общественное», что он торопливо вводил, следуя западноевропейским, преимущественно шведским, образцам, — все это было не жизненно. То были новые мехи со старым вином. Служба по выборам — результат известного кабинетного плана — не получала характера служения обществу. Она сводилась к сбору налогов и наблюдению за отправлением разного рода повинностей. Под старые основы государственности подставлялись новые, заимствованные у иноземцев подпорки. Как же было тут миру служить?