Меншиков

Но даже в годы наибольшей близости Шереметева терзали сомнения в истинности дружбы к нему «крепчайшего благодетеля и брата». Свидетельством тому служит доверительное письмо, отправленное Шереметевым 4 марта 1705 года самому близкому ему человеку – Федору Алексеевичу Головину. Письму предшествовали неприятные для Шереметева события: 26 февраля к нему в Витебск прибыл Меншиков с царским указом об изъятии из-под его команды пехоты. Указ так сильно подействовал на фельдмаршала, что тот даже занемог. Меншиков утешал Бориса Петровича. Своими горестями и сомнениями Шереметев поделился с Головиным: «Какою то манерою учинено и для чего – тоже Творец сведом, только попремногу опечалился и в болезнь впал, на что сведом он, Данилович, и много со мною разговаривал, и ни на которые мне слова не дал ответу, из злобы ли или из склони мя – тот же единый сведом; только я скупым своим разумом не мог разсудить, почто ради». [361]

Шереметев заподозрил Меншикова в двуличии и лицемерии: он полагал, что Александр Данилович расточал ему слова утешения и сочувствия для вида, а на самом деле исподтишка действовал в ущерб его интересам. Но фельдмаршал в этом случае ошибался – из переписки Меншикова с царем явствует, что Александр Данилович не интриговал.

Отношения, не покоящиеся на духовной близости, согреваемые всего лишь меркантильными соображениями, не могли быть прочными. Рано или поздно, когда одна из сторон переставала извлекать из дружбы какую-либо выгоду, наступало охлаждение, а затем и разрыв. Именно так завершились отношения между Меншиковым и Шереметевым в те тяжкие месяцы, когда первому фельдмаршалу России приспело время расставаться с жизнью. Его письма к Апраксину и Меншикову, которых он считал своими друзьями, наполнены скорбью и чувством одиночества. «Страшит меня зело моя болезнь, сподоблюся ли я вас видеть», – писал Борис Петрович Апраксину в апреле 1718 года. Призывы Шереметева к состраданию и надежде услышать ласковое слово не нашли отклика ни у Апраксина, ни у Меншикова.

Возможно, что отчуждение было обусловлено гневом царя, полагавшего, что Шереметев умышленно хоронится в Москве, не желая прибыть в новую столицу для участия в суде над царевичем Алексеем, – поддерживать приятельские отношения с человеком, оказавшимся в опале, было рискованно. Кроме того, в глазах друзей Шереметев утратил всякий интерес, ибо медленно угасал и ничем не мог быть им полезен. Христианская мораль, обязывавшая откликаться на чужое горе, хотя и не была чужда Меншикову и Апраксину, но не овладела их сознанием в такой мере, чтобы совершать бескорыстные поступки. Именно поэтому Шереметеву не приходилось надеяться на бескорыстное «предстательство» и «братскую дружбу и любовь» своих вельможных друзей.

Показательны письма Шереметева к Меншикову, отправленные в 1718 году из Москвы, где его задержала смертельная болезнь. В марте он жаловался на произвол ландрата Парфена Захарова, прибывшего в его вотчины выколачивать провиант. Захаров «всех старост и подъячих собрав, бил, снем рубашки, батожьем, и не знаю, оные люди от тех побоев будут ли живы». Письмо заканчивалось мольбой: «Прикажи нас по братцкой любви от таких нападений оборонить».

В том же марте Шереметев просил Меншикова «оборонить» от нападок другого ландрата – Бука, – бесчинствовавшего в прибалтийских владениях фельдмаршала. Борис Петрович готов был отблагодарить взаимной услугой. В одном из писем он сообщал, что прослышан о желании светлейшего обменяться с ним «деревеньками», и высказал готовность совершить сделку: «Я как еще издавна вам братцки служил, так и ныне воли вашей не преслушник».

Мы не знаем, приложил ли Александр Данилович какие-либо усилия, чтобы помочь Шереметеву, но доподлинно известно, что о содержании писем ему докладывали. Это явствует из помет на посланиях Бориса Петровича. Но на одном из последних – нет даже и помет. 14 июня фельдмаршал извещал Меншикова, что болезнь «час от часу круче умножается – ни встать, ни ходить не могу, а опухоль на ногах моих такая стала, что видеть страшно», и просил известить царя, что болезнь, а не иная причина задерживает его в Москве. «И в сем вашем милостивом предстательстве вашей светлости на брацкую дружбу и любовь весьма надежен. И покорно прошу на сие увестить меня, что позоветца». [362]

Призыв о помощи не нашел отклика, а само письмо осталось без ответа. Через четыре месяца Меншиков отправил Шереметеву извещение, что он и Адам Вейде назначены президентами Военной коллегии, которая в соответствии с царским указом «с будущего 1719 года начатися имеет». Шереметев напряг силы, чтобы 29 октября подписать официальный ответ президентам. В нем он заверил, что отправил указы «во все команды, дабы неотменно с предбудущего 1719 года поступали и исполняли». Под письмом сухо официально: «Слуга Борис Шереметев». [363]Таков был финал некогда приятельских отношений двух фельдмаршалов.