Мент

— Осужденный Зверев! Ко мне, с вещами! Когда здоровенный зэк, перед которым на снегу стояли два баула, выпрямился, начальник конвоя удовлетворенно усмехнулся — вот что значит опыт, вычислил-таки бээсника влет, проинтуичил безошибочно.

Между тем осужденный ловко подхватил свои сумки и быстро, но без суеты, преодолел короткую дистанцию до «Столыпина». Остановившись перед прапорщиком, зэк отрапортовал глухо:

— Осужденный Зверев Александр Андреевич, статья сто сорок восьмая, часть третья…

Начальник конвоя посмотрел на Зверева с интересом — статья сто сорок восемь (да еще часть третья) — это ведь самая что ни на есть боевая бандитская статья — вымогательство в составе организованной группы. Что ж ты, хлопец, наколбасил такого, что тебе шестерку влепили, — с интересом подумал прапорщик, а вслух спросил негромко и с едва заметными нотками сочувствия в голосе:

— Ты кем был-то, ментом или зеленым? А? Или прокурорским? А может, комитетчиком?

В вопросе прозвучала извечная ревность внутренних войск ко всем остальным составляющим правоприменительской системы — офицеры и прапорщики внутренних войск хоть и относились к МВД, но носили обычную общеармейскую форму, за что их и называли зелеными сотрудники милиции, придумавшие даже шутливую присказку мент зеленому не кент. Впрочем, именно милиция была все-таки наиболее близкой родственницей внутренним войскам. Комитетчиков, сотрудников прокуратуры и судей вэвэшники вообще не переваривали…

Зверев глянул на прапорщика исподлобья. В его серых прищуренных глазах мелькнул какой-то странный огонек:

— Уголовный розыск, капитан.

— О-о, — протянул начальник конвоя и неожиданно улыбнулся. — Сыскарь, значит? А как влетел-то?

Зверев невесело усмехнулся, искорки в его глазах погасли:

— Да… Долго рассказывать… В деле все написано…

— Понятно, — кивнул прапорщик и добавил почти по-свойски. — Ладно, давай, загружайся… Если чего нужно будет — вызовешь меня через бойца, когда тронемся…

— Спасибо… — тихо ответил бывший капитан и полез по лесенке в вагон.

«Столыпин» был еще пуст. Солдат-конвойщик открыл Звереву дверь в его купе. Осужденный шагнул в темную клетушку и огляделся. Там, где в настоящих купе предусмотрено окно — была глухая стенка. Дверь клетушки представляла собой металлическую раму, затянутую сеткой Рабица — с обязательной кормушкой посередине. Вагонная камера сияла чистотой, если слово сияла вообще можно было применить в данном конкретном случае — как ни крути, а выделенное бээснику помещение навевало мысли довольно угрюмые… Четыре жесткие полки не радовали излишествами — ни одеял, ни матрасов, ни подушек, ни, тем более, постельного белья этапнику не полагалось.

Зверев устало опустился на нижнюю полку и расстегнул куртку — в изоляторе его предупреждали, что в «Столыпине» можно закоченеть от холода, но, видимо, это предупреждение относилось к разряду так называемых страшилок — в вагоне было очень тепло, почти жарко, и бывший капитан почувствовал, как его тело покрывается испариной. Зверев быстро разделся, куртку положил на полку вместо матраса, а теплый свитер скатал в плотный валик — чем не подушка? Сапоги бээсник стаскивать с себя не стал — знал, что его еще обязательно придут обыскивать, так какой смысл растягиваться на полке с комфортом, если через несколько минут все равно придется вскакивать? К обыску Александр был готов — ничего запрещенного он с собой не брал, но барахла в двух баулах хватало — бывшего капитана предупреждали, что настоящей валютой на той зоне, куда он следовал, считаются одежда, шоколад и сигареты…

«Столыпин» постепенно заполнялся, этапники гомонили, возились в клетушках, конвоиры покрикивали на них — словом, шла обычная предотъездная суета.

Видимо, к «Столыпину» подъехал еще один автозак — Зверев услышал какой-то шум в тамбуре, а потом мимо его купе быстро проскочили одна за другой три женщины — Александр не успел даже разглядеть их толком — молодые ли, старые ли, симпатичные или страшные, как вся арестантская жизнь. Зэки из общаковых клетей к попутчицам, скорее всего, тоже присмотреться не могли, но тем не менее встретили их восторженным гулом — а как еще должны реагировать на женщин грубые мужики, измученные длительным сексуальным воздержанием? Немедленно начались жеребячьи заигрывания, незатейливые такие, простые и беспонтовые, типа: Эй, милые, сестренки-уркаганочки, не смерзлось ли у вас чего на морозе, а то ведь и отогреть сможем, долбильные агрегаты имеются! Зэчки отвечали на заигрывания так же грубо, но обнадеживающе. Арестанты заволновались, и сержанту-конвоиру пришлось даже рявкнуть на них:

— Э, урла, хорош базарить, пока я за вас не взялся!

Этапники попритихли, а одна бабенка сразу же обидно засмеялась:

— Ну что, мальчики, долбилки-то свяли напрочь? Кавалеры херовы… Придется, видать, к сержантику на погрев проситься — у таких голосистых хрен обычно увесистый, не даст пропасть невинно засуженной…

Зэки заржали, сержант матюгнулся — но без злобы, скорее, даже снисходительно — оно и понятно: мужику польстило.