Ментовская работа

Он дал понюхать нашатыря четвертому прапорщику, который ударился о стену и сейчас оглушенно потряхивал головой, тяжело приходя в себя. Потом подобрал резиновую галошу и, подойдя к лежащему на боку Удаву, надел ему на босую ногу.

— Вот теперь порядок…

— Ну что? — безразлично спросил Кленов, глядя куда‑то в сторону.

Викентьев взял Удава за шиворот, рывком посадил. Тот застонал.

— Падла, ребро сломал…

— А ты думал, тебя шоколадками угощать будут? — нехорошим голосом спросил второй номер и приготовился поставить Удава на ноги.

— Вы бы ему и ноги заковали, чтоб не дергался, — посоветовал пожилой контролер. — Все спокойней будет. Дорога неблизкая…

— Какая еще дорога? — сверкнул глазами Удав.

— Верно, — согласился Викентьев. — Давайте «браслеты»…

И, наклоняясь вместе с Сергеевым к Удаву, вполголоса бросил Попову:

— Двадцать один.

На условном, чтобы не понимал объект, языке это означало «контроль головы». Но Попов забыл про существование кода и не двигаясь смотрел, как второй и третий номера пытаются замкнуть не приспособленные для этого наручники на волосатых щиколотках объекта. Смысл команды дошел до Валеры, когда голова Удава метнулась к горлу Сергеева. Тот успел дернуться, и зубы смертника впились в ключицу. Майор охнул.

— Ах, сволочь! — Попов рванулся оттащить Удава, но руки соскальзывали со стриженой, мокрой от пота головы.

— Сейчас, Саша. — Викентьев вцепился в лицо смертника, сдавил. Челюсти медленно разжались.

Сергеев сунул руку под рубашку.

— До крови! Чуть кость не перегрыз. И как такого волка можно было помиловать! О чем они там думают!

Майор схватился за кобуру.

— К черту наручники! Что мы его, на руках нести будем? Если еще раз дернется, я его пристрелю, и плевать на все помилования! Мне за такого гада самое большее — выговор объявят!

Порыв второго номера был страшен, и усомниться в его искренности мог только тот, кто знал, что в кобуре «пээма» находится всего лишь безобидная деревяшка.

— И правильно. — Викентьев демонстративно отдал наручники пожилому прапорщику и так же демонстративно расстегнул кобуру. — При нападении на конвой имеем полное право! Встать!

— Кого помиловали? Меня? Вы, суки, меня помиловали? — щерился Удав, которому очень хотелось поверить в такое невероятное событие. — Да я от вас ничего хорошего в жизни не получал. Кровососы паскудные!

Он бормотал ругательства, но шел спокойно, заметно скособочившись и прихрамывая. Когда его вывели в отделанный кафелем «отстойник» к хлебному фургону с распахнутой дверцей, призрачная надежда окрепла.

— Забираете? Значит, не фуфло прогнали?

Удав суетливо забрался вовнутрь, протиснулся в крохотную камеру. Среди осужденных заблуждение о месте исполнения приговоров было стопроцентным. Побывавшие в Степнянской тюрьме клялись на этапах, пересылках, в колониях и потом на воле, что своими ушами слышали те выстрелы.

Щелкнул замок камеры, третий и четвертый номера заняли свои места, затем Викентьев захлопнул бронированную дверь спецавтозака.

— Теперь давай журнал, — чуть снисходительно сказал он Кленову и, наклонившись над маленьким столиком, произвел запись о получении осужденного. Взглянув на часы, проставил время: час сорок пять. — Видишь, сколько провозились, — тем же слегка снисходительным тоном продолжал он.

— На эстрадное представление ты опоздал. И я был бы хорош, если бы расписался в ноль тридцать за то, что Кадиев уже в машине.

— Можно подумать, это имеет значение, — вяло огрызнулся Кленов.

— Могло иметь, — обычным жестким голосом отрубил Викентьев. — Знаешь, в каком случае?

Начальник Учреждения КТ‑15 молчал.

— Если бы в час двадцать мы застрелили его в коридоре особого корпуса!

— Будешь писать рапорт?

— Обязательно. И информацию в наш бюллетень. Твоя дежурная смена не готова к серьезной работе.

Викентьев захлопнул журнал.

— Ладно, будь. Мы и так задержались, — он шагнул к фургону.

— Через полгода мне получать полковника, — глядя в кафельную стену, нехотя сказал Кленов. — Соответственно продляется и срок службы. А если нет — уже следующей осенью я пенсионер.

Викентьев остановился.

— Когда я вылетел из начальников колонии, мне оставался месяц до полковника. И те, кто решал со мной вопрос, прекрасно об этом знали. А на теперешней должности «потолок» третьей звезды не позволяет. Выслуга есть, возраст вышел, перспектив на продвижение — ноль. Значит, что?

— Пенсион? — спросил Кленов у кафельной стены.

— Нет. Но только по одной причине. — Викентьев за плечо развернул начальника тюрьмы лицом к себе. — Мне нет замены. Ты сам знаешь, что в нашу группу трудно подобрать нового человека. Особенно на место руководителя. А раз я незаменим — отставка мне не грозит. Правда, здорово? Вот я и должен заниматься этим дерьмовым делом.

Викентьев сделал рукой жест, охватывающий белое пространство «отстойника» и угол хлебного фургона, где находилась камера с Удавом.

— Да еще втягивать молодых ребят, калечить им души! — На этот раз Викентьев указал на другую часть фургона. — И знаешь, что противно? Все думают, будто мне нравится исполнение! Будто у меня натура такая!