Менуэт святого Витта, Властелин пустоты

Питеру случалось на спор убивать «паука» выстрелом с пятидесяти шагов, и сейчас он пожалел о луке, оставленном в лодке. Бродячая паутина намного опаснее белого клоуна. Как ни странно, она не любит путешествовать по вертикали, предпочитая обходить препятствия, а не переваливать через них, потому и поставлен частокол вокруг лагеря. Можно также в надежде на удачу забраться на высокое дерево. А на открытом месте первая и главная заповедь настигнутого паутиной: не шевелись. Замри. Тебе может повезти: паутина хватает тех, кто движется, полагаясь прежде всего на зрение, правда, и на осязание тоже. Она чувствует температуру ощупываемого предмета, так что шансы остаться необнаруженным пятьдесят на пятьде…

Ноги опутало сразу же. Рвануло, повалило. Питер яростно резал нити, они пружинили и пищали под ножом, рвались с натужным дребезжанием лопающихся струн. Их было много, и все новые и новые путы хищно тянулись к человеку, как к законной и лакомой добыче, — будто он, несмотря на сорокалетний опыт жизни на этой планете, мог позволить себе ею стать! Радужные жгучие бичи хлестали справа и слева, тонкая живая проволока закручивалась вокруг тела, падала сверху на голову, подбираясь к шее… Десятки, сотни сверкающих нитей. Паутина была в ярости: ей еще не попадалась жертва, вооруженная стальными когтями.

Натянулось, рассекло кожу… Потащило. Захлестнуло правую руку — Питер, не глядя, перебросил нож в левую, неожиданно для себя обнаружив, что совершенно спокоен. Теперь, защищая только шею и руку с ножом, предоставив нитям оплетать остальное коконом, он ждал, превозмогая боль. Он умел терпеть и ждать. И когда паутина доволокла его туда, куда ей хотелось, на расстоянии вытянутой руки он увидел покачивающийся над ним безобразный коричневый комок с тонким дрожащим хоботком в проеме распахнувшихся зазубренных жвал. Питер перерезал мешающие нити, хладнокровно и точно, как делал не раз прежде, и всадил нож в промежуток между жвалами и парой отвратительных выпученных глаз…

Ему не сразу удалось освободиться — некоторые нити были еще живы, старались вырвать нож. Белых клоунов на холме уже не было, кроме одного, схваченного. Питер оставил его в покое — еще оживет, увяжется… Горючий корень был на месте — не уполз, дурак. Питер хмыкнул: хоть в чем-то повезло. Теперь ничто не мешало развести костер, вскипятить в котелке воду и разбудить Йориса и Веру…

Глава 6

— А, это ты, — сказал Стефан. — Входи. Можно.

В дверь просунулась рука в бугристых наростах кожной болезни, которую давно отчаялась вылечить Маргарет. Затем явилось лоснящееся лицо-блин с коротким носом-обрубком, и следом — брюхо наперевес — вкатился сам Анджей, по прозвищу Пупырь, по-утиному переваливающийся на коротких ногах-тумбах. Можно было подумать, что, если его толкнуть, он закачается, вроде неваляшки. Всякого другого Стефан сейчас с удовольствием выгнал бы вон, да и вообще не дело посторонним торчать в ходовой рубке, но Анджей посторонним не был. Когда он не занимался прямыми наблюдениями, его рабочее место помещалось здесь.

Стефан остался сидеть. Кресло сейчас по праву принадлежало Анджею, но, если этот пухлый слон заполнит его своим могучим задом и уронит кошмарные лапы на пульт, толка от него уже не добьешься. Стефан изобразил улыбку. Ему в самом деле было приятно, что Анджей и сегодня пришел работать рано, еще до сигнала общего подъема. Редкий трудяга, все бы так.

— Как дела? — спросил Стефан.

Как идут у Анджея дела, было видно сразу. Анджей теперь мог воспользоваться только одним глазом — второй заплыл.

— А ну повернись к свету, — приказал Стефан. — Та-ак. Били?

Анджей виновато развел руками: били, мол, ничего не поделаешь.

— Кто?

Анджей поднял кверху толстый, в наростах палец.

— Не так важно, кто бил, — квакнул он, — как важно, за что.

— За что, мне уже доложили, — сказал Стефан. — Спрашиваю: кто?

Анджей насупился.

— Мне повторить вопрос? — осведомился Стефан.

Анджей досадливо поморщился.

— А не все равно? Ну, Дэйв бил… Никак не пойму, почему это тебя интересует. Ты его наказывать будешь, что ли? Так он глупый, не надо.

«У тебя все глупые, — с холодным ожесточением подумал Стефан. — Все, кто не витает в иных слоях мироздания, как ты, а живет сегодняшним днем, таскает из болота торф и ни бельмеса не смыслит в твоей астрофизике. Они для тебя не более чем малые дети, не поумневшие за сорок лет, и я, наверно, в их числе. А ты подумал, умник, что Дэйв бил тебя по роже не только из-за твоего отказа идти воровать бластер? По такой роже для того, кто голодный, бить одно сплошное удовольствие. Они ведь все как один убеждены, что я тебя подкармливаю за их счет, ни один не поверит, что это не так…»

Вслух он сказал:

— С Дэйвом мы разберемся. Я, собственно, не это имел в виду. Как дела?