Мэр Кестербриджа

Хенчард сразу же понял, что сделка, заключенная на Уэйдонской ярмарке через два года после его брака, не занесена в летописи семьи. Этого он не ожидал. Его жена отплатила ему добром за зло и не рассказала о своей обиде ни дочери, ни другим людям.

— Я… меня очень заинтересовали ваши слова, — проговорил он, — у нас с вами не деловой разговор, а приятный, поэтому пойдемте в дом.

С удивившей девушку вежливостью он провел ее из кабинета через соседнюю комнату, где Доналд Фарфрэ рылся в ларях и образцах зерна с пытливостью служащего, который только что вступил в должность. Хенчард прошел впереди девушки через калитку в стене, и картина внезапно изменилась: они очутились в саду и пошли к дому среди цветов. В столовой, куда Хенчард пригласил Элизабет, еще не были убраны остатки обильного завтрака, которым он угощал Фарфрэ. Комната была загромождена тяжелой мебелью красного дерева, самого темного красно-коричневого оттенка. Раскладные столы с опускными досками, такими длинными, что они доходили почти до пола, стояли у стен, и ножки их напоминали ноги слона, а на одном столе лежали три огромных фолианта: семейная библия, «Иосиф» и «Полный свод нравственных обязанностей человека». Полукруглая желобчатая решетка камина была украшена литыми барельефами урн и гирлянд, а кресла были в том стиле, который впоследствии прославил имена Чиппендейла и Шератона, но такого фасона, который, наверное, и не снился этим знаменитым мастерам-мебельщикам.

— Садись… Элизабет-Джейн… садись, — проговорил Хенчард, и голос его дрогнул, когда он произнес ее имя; потом сел сам и, уронив руки между коленями, устремил глаза на ковер. — Так, значит, твоя мать здорова?

— Она очень устала с дороги, сэр.

— Вдова моряка… а когда он умер?

— Отец пропал без вести прошлой весной.

Хенчард поморщился при слове «отец».

— Вы с ней приехали из-за границы… из Америки или Австралии? — спросил он.

— Нет. Мы уже несколько лет живем в Англии. Мне было двенадцать лет, когда мы приехали из Канады.

— Так-так…

Он расспросил девушку о том, как они жили, и узнал все то, что раньше было скрыто от него такой глубокой тьмой, — ведь он давно уже привык считать их обеих умершими. Поговорив о прошлом, он вновь обратился к настоящему:

— А где остановилась твоя мать?

— В гостинице «Три моряка».

— Значит, ты ее дочь, Элизабет-Джейн? — повторил Хенчард. Он встал, подошел к ней вплотную и посмотрел ей в лицо. — Я думаю, — сказал он, внезапно отвернувшись, так как на глазах у него показались слезы, — что мне надо дать тебе записку к матери. Мне хочется повидать ее… Покойный муж оставил ее без средств?

Взгляд его упал на платье Элизабет — приличное, черное, самое лучшее ее платье, но явно старомодное даже на взгляд кестербриджца.

— Да, почти без средств, — ответила девушка, довольная тем, что он сам догадался и ей не пришлось начинать разговор на эту тему.

Он сел за стол и написал на листке несколько строк, потом вынул из бумажника пятифунтовую бумажку и вложил ее в конверт вместе с письмом, но подумав, вложил еще пять шиллингов. Аккуратно запечатав письмо, он написал адрес: «Миссис Ньюсон. Гостиница „Три моряка“», — и отдал пакет Элизабет.

— Пожалуйста, передай ей это из рук в руки, — сказал Хенчард. — Ну, я рад видеть тебя здесь, Элизабет-Джейн… очень рад. Надо будет нам с тобой поговорить побольше… но не сейчас.

Прощаясь, он взял ее руку и сжал с такой горячностью, что девушка, почти не встречавшая дружеского отношения, растрогалась, и слезы навернулись на ее светло-серые глаза. Как только она ушла, Хенчард дал волю своим чувствам. Закрыв дверь столовой, он сел и долго сидел недвижно и прямо, впившись глазами в стену напротив и словно читая на ней свою историю.

— Клянусь богом! Не думал я, что так случится, — внезапно воскликнул он, вскочив с места. — А может, они самозванки… и Сьюзен с ребенком все-таки умерла?

Но в Элизабет-Джейн было нечто такое, что побуждало его не сомневаться хотя бы в ней. Через несколько часов должны были разрешиться его сомнения и относительно ее матери: в записке он приглашал ее увидеться с ним в тот же вечер.

— Пошел дождик — ждите ливня! — сказал себе Хенчард.

Неожиданное событие затмило его острый интерес к новому другу шотландцу, и в течение этого дня Доналд Фарфрэ видел своего хозяина так мало, что удивился его непостоянству.

Между тем, Элизабет вернулась в гостиницу. Вместо того чтобы с нетерпением бедной женщины, ожидающей помощи, немедленно взять письмо, мать при виде его разволновалась. Она не сразу принялась читать его, но сначала попросила Элизабет рассказать, как мистер Хенчард принял ее и что именно он говорил. Мать распечатала письмо, когда Элизабет стояла к ней спиной. В нем было написано:

«Если можешь, приходи повидаться со мной сегодня вечером в восемь часов на Круг, что по дороге в Бадмут. Ты без труда узнаешь, как туда пройти. Пока больше ничего не могу сказать. Потрясен сообщением. Девочка, видимо, ни о чем не знает. И не говори ей ничего, пока мы не увидимся.

М. X.»