Мэр Кэстербриджа

Она охотно согласилась, и он повел ее по большой дороге, потом по безлюдной тропинке к «Десяти затворам». Он шел неуверенно, словно чья-то невидимая ей, но преследующая его тень мелькала перед ним и тревожила его. Девушке хотелось поговорить о Люсетте, но она боялась помешать его размышлениям. Когда они подошли к плотине, он остановился и попросил Элизабет-Джейн пройти вперед и заглянуть в заводь, а потом сказать, что она там увидит.

Она ушла, но скоро вернулась.

– Я ничего не видела, – сказала она.

– Поди опять, – проговорил Хенчард, – и всмотрись получше.

Она снова пошла к берегу. Вернувшись немного погодя, она сказала, что видела, как по воде что-то плывет, но что именно, различить не смогла. Ей показалось, будто это какое-то тряпье.

– Оно похоже на мою одежду? – спросил Хенчард.

– Да… похоже. Господи… неужели это? Отец, уйдемте отсюда!

– Иди и посмотри еще раз; а потом пойдем домой.

Она опять ушла, и он видел, как она наклонилась так низко, что голова ее чуть не коснулась воды. Она мгновенно выпрямилась и торопливо вернулась.

– Ну, что скажешь теперь? – спросил Хенчард.

– Пойдемте домой.

– Но скажи же мне… скажи… что там плывет?

– Чучело, – быстро ответила она. – Очевидно, его бросили в реку выше по течению, там, где ивняк, – хотели отделаться от него, когда узнали обо всем и перепугались, и вот оно приплыло сюда.

– А… так, так… мое изображение! А где другое? Почему только одно это?.. Их шутовство убило ее, но мне сохранило жизнь!

Элизабет-Джейн все думала и думала об этих словах: «мне сохранило жизнь», пока они оба медленно шли в город, и наконец поняла их значение.

– Отец!.. Я не хочу оставлять вас одного в таком состоянии! – воскликнула она. – Можно мне жить у вас и заботиться о вас, как прежде? Мне все равно, что вы бедны. Я готова была переехать к вам еще сегодня утром, но вы не попросили меня.

– И ты спрашиваешь, можно ли тебе жить у меня! – воскликнул он с горечью. – Элизабет, не смейся надо мной. Если б ты только вернулась ко мне!

– Я вернусь, – сказала она.

– Но разве ты можешь простить меня за то, что я раньше был так груб с тобой? Не можешь!

– Я все уже позабыла. Не будем говорить об этом.

Она успокоила его и стала строить планы их совместной жизни; наконец они оба разошлись по домам. Вернувшись, Хенчард побрился – в первый раз за много дней, – надел чистое белье, причесал волосы и с тех пор стал казаться человеком, воскресшим из мертвых.

На следующее утро все объяснилось так, как объясняла Элизабет-Джейн: чучело нашел один пастух, а второе, изображающее Люсетту, было обнаружено немного выше по течению. Но об этом избегали говорить, и чучело уничтожили втихомолку.

Итак, загадочное происшествие получило естественное объяснение; тем не менее Хенчард был убежден, что чучело появилось в заводи неспроста, а в результате чьего-то невидимого вмешательства. Элизабет-Джейн слышала, как он говорил:

«Нет на свете подлеца хуже меня! Но, оказывается, даже я в руце божьей!»

ГЛАВА XLII

Однако внутреннее убеждение Хенчарда в том, что и он «в руце божьей», все больше и больше слабело, по мере того как время медленно отодвигало вдаль событие, внушившее ему это убеждение. Угроза возвращения Ньюсона не давала ему покоя. «Ньюсон обязательно должен вернуться», – думал он.

Но Ньюсон не появлялся. Люсетту унесли на кладбище; Кэстербридж в последний раз уделил ей внимание, а затем вновь занялся своими делами, как будто она и не жила на свете. Но Элизабет по-прежнему верила в свое кровное родство с Хенчардом и поселилась у него. Быть может, все-таки Ньюсон ушел навсегда.

Убитый горем Фарфрэ в свое время узнал, что именно послужило причиной, по крайней мере ближайшей причиной, болезни и смерти Люсетты, и его первым побуждением было отомстить именем закона тем, кто совершил это злое дело. Он не хотел ничего предпринимать до похорон. А после них он призадумался. Легкомысленная толпа, затеявшая шутовскую процессию, конечно, не предвидела и не хотела такой катастрофы, какая случилась. Просто слишком велик был соблазн осрамить местных воротил для людей малых и обойденных судьбой, и другого намерения у них не было, как полагал Фарфрэ, не подозревавший о подстрекательстве Джаппа. Были у Фарфрэ и другие соображения. Люсетта перед смертью призналась ему во всем, и поднимать шум вокруг ее прошлого не следовало, как ради ее доброго имени, так и в интересах Хенчарда и его собственных. Фарфрэ решил смотреть на прискорбное событие как на несчастный случай, полагая, что это лучший способ проявить уважение к памяти покойной и самый мудрый выход из положения.