Мэр Кэстербриджа

– Разве? Но ведь я никогда не могу удержаться, и у меня невольно вырываются простонародные выражения.

– Ничего, мне это будет даже интересно.

– И еще одно… О нет, я знаю, что не гожусь! – воскликнула Элизабет с грустной улыбкой. – Случайно вышло так, что я научилась писать круглым почерком, а не бисерным. А вам, конечно, нужна девушка, умеющая писать красиво. – Нет!

– Как, разве необязательно писать бисерным почерком? – радостно воскликнула Элизабет.

– Вовсе нет.

– Но где же вы живете?

– В Кэстербридже, вернее, я буду жить здесь с сегодняшнего дня – с двенадцати часов.

Элизабет не скрыла своего удивления.

– Я на несколько дней остановилась в Бедмуте, пока здесь приводили в порядок мой дом. Я буду жить в «Высоком доме», как у вас называют тот старинный каменный особняк, что примыкает к рынку. Не все комнаты готовы – лишь две-три, но в них уже можно жить, и сегодня я в первый раз буду ночевать там. Так вот, подумайте о моем предложении и давайте встретимся здесь в первый же погожий день на будущей неделе, если только вы не передумаете.

У Элизабет засияли глаза при мысли о том, что ее невыносимое положение, быть может, изменится; она с радостью согласилась, и собеседницы расстались у ворот кладбища.

ГЛАВА XXI

Иную поговорку мы привычно повторяем с детских лет, не задумываясь над ее смыслом, пока в зрелом возрасте справедливость ее не подтвердится опытом, – так, «Высокий дом» сейчас впервые привлек к себе внимание Элизабет-Джейн, хотя она сотни раз слышала это название.

Весь остаток дня она думала только о незнакомке, о ее доме и о том, придется ли ей самой жить в нем. Во второй половине дня она вышла из дому, чтобы заплатить по счетам и сделать кое-какие покупки, и тут узнала, что новость, казавшаяся ей целым открытием, уже сделалась достоянием улицы. В «Высоком доме», говорили люди, идет ремонт; вскоре там поселится некая дама; все торговцы об этом узнали и уже гадают, будет хозяйка дома их покупательницей или нет.

Элизабет-Джейн все-таки смогла дополнить эти в общем столь новые для нее сведения. Она сообщила, что дама приехала сегодня.

Когда зажгли фонари, но дымовые трубы, мансарды и крыши еще не скрылись во тьме, Элизабет, с чувством, близким к влюбленности, решила пойти посмотреть на «Высокий дом». И вот она направилась к нему.

«Высокий дом» с его серым фасадом и парапетом был единственной, можно сказать, виллой, расположенной почти в самом центре города. От соседних домов его отличали некоторые особенности, свойственные загородным особнякам; птичьи гнезда в дымовых трубах; сырые ниши, поросшие плесенью; негладкие стены, по которым прошлась штукатурной лопаткой Природа. Ночью, когда горели фонари, на эти светлые стены ложились черные тени прохожих.

В тот вечер перед домом валялись охапки соломы, были и другие признаки того, что он находится в том состоянии анархии, которое всегда сопровождает въезд новых жильцов. Дом был целиком выстроен из камня и производил впечатление внушительное, хотя и не был велик. Это был не аристократический особняк в полном смысле этого слова и, уж конечно, не великосветский, однако патриархально настроенный приезжий, глядя на него, невольно думал: «Его воздвигла Благородная кровь, а обитает в нем Богатство», – и думал он так даже в том случае, если имел лишь смутное понятие о богатстве и благородстве.

Впрочем, приезжий ошибался насчет обитателей этого дома, так как вплоть до прибытия новой хозяйки дом пустовал года два, да и раньше в нем жили только время от времени. Причину его непопулярности было нетрудно угадать. Комнаты его выходили на рыночную площадь, а такой вид из окон казался людям нежелательным и даже неприличным.

Взглянув на верхний этаж «Высокого дома», Элизабет увидела в комнатах свет. Очевидно, дама уже приехала. Она так глубоко заинтересовала любознательную девушку своим обращением, обличавшим некоторую умудренность жизненным опытом, что Элизабет, стоя в воротах на противоположной стороне улицы, радовалась, представляя себе эту обаятельную женщину там, напротив, вот за этими стенами, и старалась угадать, чем она сейчас занята. Ее восхищение архитектурой дома было целиком вызвано его обитательницей. Однако архитектура эта сама по себе заслуживала восхищения или, по крайней мере, изучения. Дом был выстроен в стиле Палладио и, как большинство зданий, возведенных после эпохи готики, представлял собой скорее компиляцию архитектурных элементов, чем творческое решение. Но целесообразность его конструкции производила внушительное впечатление. Он казался, хотя и не был, роскошным. Своевременно осознав конечную тщету человеческого зодчества – как и тщету всех прочих творений человека, – создавший его архитектор уклонился от художественных излишеств.