Мера ее вины

– Уверен, что ваши собаки обязательно вас защитят, – пробурчал Кэмерон в раскрытую перед ним газету. Он произнес этот комментарий достаточно тихо, и услышали его только сидевшие с ним рядом Лотти и Джек. Кэмерон получил за это легкий пинок в ногу от Лотти.

– Мы даже представить себе не можем, на что способны некоторые люди, – заметил одетый в футболку Гарт Финучин, напрягая свои татуированные руки. Лотти благодарила Бога за то, что не сидит в этот день рядом с ним. При такой температуре перестает действовать даже самый дорогой дезодорант.

– На что мы все способны, – вставил свои три копейки Джек, и Лотти улыбнулась ему. Сегодня он был одет как самый обычный студент – рваные джинсы и майка с политическим лозунгом, который Лотти где-то видела, но не очень понимала, к чему он призывает.

Джек произнес свои слова спокойным и мягким тоном, однако его реплика вызвала у присяжных бурную реакцию.

– Ну, уж извините. Я, конечно, уже не в том возрасте, но скажу вам, что точно не способна на такое насилие. Я считаю, что от людей стоит ожидать лучшего поведения, чем то, что мы наблюдали вчера, – произнесла Табита.

– Как вы думаете, если б жизнь приперла вас к стенке, вы смогли бы сделать что-то более драматичное, чем игра в крокет и варка варенья? – вежливо спросил Кэмерон, ни на сантиметр не опуская поднятую перед лицом газету.

– Ну, это уже неприлично, – вступился за даму Грегори. – Не надо делать из Табиты стереотип пенсионерки. Между прочим, я не припомню, чтобы вы, в отличие от нее, выдвигали свою кандидатуру на пост старшины присяжных.

– Не стоит представлять, что мы имеем дело с преступницей из какого-нибудь криминального сериала, который показывали по Би-би-си в семидесятые годы, только потому, что вчера вы видели нанесенные ответчицей раны, а перед фамилией пострадавшего есть звание «доктор». Мне кажется, что нам всем пока стоит держать свое мнение при себе, – ответил Кэмерон.

После этой фразы все молчали добрых двадцать секунд, и в комнате слышались только звуки поднимаемых кружек и тихое тыканье пальцев в сенсорные экраны.

Кэмерон поднял газету перед собой еще на несколько сантиметров выше. Лотти решила, что он читает спортивный раздел. Вдруг она спохватилась. Это было очередное предположение. И, казалось, весь мир полон этих предположений. «Мы делаем их слишком много», – подумала она. Кэмерон тем временем был совершенно спокоен и не реагировал на недовольство окружающих. У него было свое собственное мнение, отличающееся от мнения большинства, которое он открыто высказывал. Лотти так хотелось быть похожей на него в этом смысле… Она с удовольствием обсудила бы с ним то, что произошло вчера, что могло бы помочь ей понять, почему Мария нанесла своему мужу такие травмы. Ей очень хотелось спросить Кэмерона, чего тот добивается: борется за свое право иметь непредвзятое мнение или делает все в пику Табите.

Лотти разрывалась. Она отчаянно хотела говорить об этом деле, но предупреждение судьи висело над ней дамокловым мечом. Когда вчера вечером Зэйн спросил ее, как проходит суд, она объяснила, что ей запрещено обсуждать с членами семьи то, что она видела и слышала в судебном зале. Муж ответил, что Лотти воспринимает все слишком серьезно.

– Ладно, – ответила она, вынимая из карманов сына собранные им камешки и палочки, – разбирательство касается нападения на человека.

– Не вижу в этом ничего секретного, – заметил муж. – По мне, все это напоминает обычный пятничный вечер в Бристоле. Не обошлось без алкоголя и наркотиков?

– Больше я ничего не могу сказать, – ответила Лотти, мечтая рассказать мужу о том, как ей было не по себе, когда доктора Блоксхэма вкатили на инвалидной коляске в зал суда. Ей хотелось объяснить мужу, как она ненавидела себя за то, что во многом оценивала ситуацию точно так же, как «королева» Табита, Агнес Хуанг и «обычная домохозяйка» Дженнифер. Как женщина могла быть такой жестокой?

«Стереотип на стереотипе сидит и стереотипом погоняет, – думала Лотти. – Какая разница, что это ужасное преступление совершила женщина, а не мужчина? Однако как ни крути, а разница все-таки была. То, что преступление совершила женщина, меняло общепринятое архаичное восприятие ситуации во многих деталях, до смешного мелких. Зэйну было бы сложно все это понять. И как я могла все это объяснить ему, если сама ничего не понимала…»

* * *

Наконец присяжных позвали в зал суда. Тишина была такой жуткой, словно призрак инвалидной коляски Эдварда Блоксхэма все еще стоял у них перед глазами. Лотти окинула взглядом сидевших в два ряда присяжных, заметила, что никто из них не смотрит на Марию Блоксхэм, и подумала: после того, что они видели вчера, было бы гораздо проще, если б обвиняемой вообще здесь не было. Складывалось ощущение, что присутствие Марии создает угнетающую атмосферу.

В это утро Имоджин Паскал оделась в светло-серый костюм в темную полоску и сменила очки на линзы, отчего стала выглядеть гораздо мягче и привлекательнее.

– Ваша честь, – произнесла обвинитель, – сегодняшнее заседание я хотела бы начать с просмотра фрагмента видеоблога.