Мера хаоса

— Вот и отлично, — командор поднялся, — а теперь спите. Завтра вставать до рассвета.

— Теперь ты самый заправский оруженосец! — съерничал Авти и захохотал. — Скоро в благородные запишут!

Хорст, ничего не ответив, полез в мешок за одеялом. Ему совершенно не хотелось сейчас разговаривать.

Ветер, необычайно холодный, дергал за орденский флаг так, точно пытался содрать его с шеста. Плащи хлопали, норовя сорваться с плеч и улететь в затянутую тучами вышину.

Неподалеку виднелись городские ворота и стена, довольно жалкая по сравнению с укреплениями Стагорна. На широком вытоптанном поле у пахнущего помойкой рва стоял Сандир ре Вальф, позади него толпились оруженосцы и послушники.

Напротив расположился городской консул — пухлощекий и приземистый. Ему только что пришлось слезть с коня, и он неловко топтался, как курица, которая никак не может решить: снести ей яйцо или подождать немного. За спиной консула маячили несколько легионеров, пара чиновников, изнеженных, словно женщины, и полтора десятка молодых людей, собирающихся вступить в ряды Ордена.

— Предаю их в ваши руки, — бормотал консул, потирая пухлые ладошки, — надеюсь, что наш долг перед Орденом будет сочтен выполненным?

— Вполне, — ответил ре Вальф, — вы можете идти, во имя Владыки-Порядка.

— Чего он так трясется? — спросил Хорст.

— Боится, — сказал Авти, — этот город обязан каждые десять лет давать в Орден определенное количество людей, а если не сможет этого сделать, то кара обрушится именно на консула.

— Обязан? — удивился Хорст. — Я полагал, тут все добровольно.

— Думаешь, много найдется желающих покинуть дом и отправиться на войну, в которой не бывает добычи и пленниц? На самом деле Полуостров еще во времена Первой Империи поделили на округа в зависимости от количества жителей, и на каждый округ записали определенное число оруженосцев и послушников.

— И что, все поставляют людей? — Хорст ощутил, как на щеку капнуло сверху, и поднял глаза к небу — никак дождь? — Я понимаю — империя, а вот в степях или в княжествах, где каждый благородный сам себе хозяин…

— Тому, кто откажется, грозит Исторжение, — сурово проговорил шут, — и дезертирам из Ордена тоже.

Исторжение, проведенное служителями Порядка, лишало человека защиты от Хаоса. Попавшего под него в считаные дни охватывала одержимость, сжирали жуткие неизлечимые болезни, он сходил с ума и погибал.

— С сегодняшнего дня вы посвящаете свою жизнь Ордену. — Голос командора звучал размеренно, под его холодным взглядом опускали глаза будущие оруженосцы и послушники. — И сейчас у вас последний шанс отступить, отказаться. Дальше его не будет. Тот, кто дрогнет перед ликом Хаоса, сбежит со службы, омрачит душу страшнейшим из грехов — предательством. Так что если кто из вас не чувствует сил для служения, он может уйти сейчас.

— Все останутся, — пробормотал Авти, и в глазах шута застыла непонятная тоска, — никогда никто не уходит…

— Хорошо. — Ре Вальф снял с шеи шнурок. Висящий на нем камушек закачался, разбрасывая в стороны острые лучики.

— Алмаз, — прошептал Хорст благоговейно. Святой символ Порядка, который носил командор, был изготовлен из редчайшего драгоценного камня.

— Все на колени! — Это прозвучало как приказ, и простолюдины опустились в грязь рядом с благородными. — И повторяйте за мной!

Хорст слушал, как нестройные голоса бормочут «Алмазную присягу», и думал о том, как здорово, что Орден за века существования ни разу не вмешался в борьбу за власть на Полуострове.

Возжелай редары с алмазом на груди создать собственное государство, вряд ли кто смог бы остановить столь дисциплинированное войско. Но Стена, ослабленная уходом лучших, не выстояла бы. И хлынувший через перешеек Хаос затопил бы все, вплоть до Стагорна. В Ордене это понимали лучше всех.

Присяга закончилась, новообращенные поднимались с колен и отряхивали штаны. Брат Калти заспешил к ним с куском пергамента, дабы занести всех в регистр Ордена.

— И что дальше? — спросил Хорст. — Двинемся назад, в столицу?

— Нет, — стоящий рядом послушник хлюпнул носом, — я слышал, что все, это последний набор. Завтра же отправимся на юго-запад, в Оргирн, а там на корабль, и в море!

Этот послушник, высокий и покрытый прыщами, точно мухомор крапинками, вчера влип в неприятную историю. Вспомнив не вовремя о собственном благородном происхождении, он принялся орать на оруженосца, судя по ошалелому виду — вчерашнего крестьянина, который ему чем-то не угодил.

— Опомнись, брат, — оборвал его тогда ре Вальф, немедленно возникший рядом, — воину Ордена запрещено повышать голос, особенно на брата.

Под ледяным взглядом начальника послушник осекся, рожа его побелела, а прыщи, наоборот, стали красными, как созревшие ягоды.

— За проступок вы приговариваетесь к недельному пребыванию на хлебе и воде. — Наказание было определено мгновенно.

— Но почему? — не выдержал послушник. — Ведь я — благородный ре…

— Тише, брат, — перебил ре Вальф, — все звания остались в прошлом. Теперь у вас нет титула, родственников, друзей и обязанностей перед кем-либо. Вы служите только Ордену, во имя Владыки-Порядка. Понятно?