Читаем Мера полностью

Фигура Дана, облачённая только в джинсы, возвышалась на кровати в позе лотоса, создавая впечатление обыденности времяпрепровождения тибетского монаха, размышляющего о вечном. Лишь взъерошенная причёска и овальные очки синего цвета представляли взору вошедшего адаптированного под современность мистика и экспериментатора. Это был Данила, или Дан, как называли его друзья. Всё в нём и его действиях было вызывающим. Это был принцип, рождённый и усовершенствованный в недрах безоблачно-сладкого юношества. Окружающие задавались одним вопросом: зачем ему это нужно? Железнодорожная академия, кафедра «Вагоны»? Он был сыном обеспеченных родителей, имеющих возможность дать ему лучшее образование в столице, где они и жили. Но протест вырос в идею, а идея превратилась в реальность. В редкие моменты приезда родителей Дан (Данилка, как называла его мама) преображался до неузнаваемости. Надевал «цивильную» одежду, причёсывался а-ля менеджер среднего звена и наводил чистоту в комнате, пряча все возможные улики, подтверждающие его неформальность, под Жоркину кровать. Все, как могли, подыгрывали ему в этом, порой еле сдерживая смех. Друзья спросили как-то у Дана, как ему удалось уехать от родителей и поступить в железнодорожную академию. Он говорил, что, узнав, что оный вуз не находится в столице, полгода «втирал» предкам в мозги, что жить без этого не может и даже видит вагоны во сне. По всей видимости, это сработало. И вот он здесь, в блоке сорок один, в перерывах между самореализацией познает азы вагонного хозяйства и, как ни странно, довольно успешно. Ум и способности охраняли его, а тяга к познаниям и протесту несла по течению времени.

– Уставший вид и горящие глаза – несовместимые вещи. Разгрузка вагонов стала поднимать тонус? Может, и мне попробовать? Что ж, брат, поведай мне причину своей радости, – сказал Дан.

– Да, в общем-то, нечего сказать, – ответил Антон. Хотя всё его нутро готово было кричать о том, что он чувствовал.

– Ничего не возникает ниоткуда и не уходит в никуда, – сделал Дан умозаключение, – а я вот к мысли пришёл. Хочешь чайку «задорного»?

– Насколько «задорного»? – спросил Антон, зная об увлечениях Дана галлюциногенными свойствами трав и растений.

– Да не бойся, – ответил Дан и протянул чашку, на треть наполненную горячей жидкостью.

Антон представил, что сейчас Дан начнёт свою песню о смысле жизни. Делал он это довольно часто, так что многие просто терпеть его не могли. Когда Дан начинал, все присутствовавшие спешили незаметно ретироваться. Послать, как говорится, было жалко, но и слушать было невтерпёж. Но Антону сейчас было всё равно, его мысли были далеки от реальности. На уровне подсознания ему хотелось общения. Усевшись напротив, он продолжил слушать тараторившего Дана. И лишь посапывающий напротив Жора возвращал его в реальность.

– Так вот, о мысли. Все люди на земле равны между собой. Раньше, тысячи лет назад, каждый живой индивидуум под названием человек мог свободно передвигаться по земле. Налево, направо, иди себе по диаметру земли, и никто паспорт у тебя не спросит. Вот, допустим, я хочу в Амстердам.

– Почему именно в Амстердам? – спросил Антон.

– Да, неважно, почему, хотя он пропитан духом свободы больше, чем остальные города. Так вот, хочешь ты в Амстердам…

– Не я, а ты.

– Ну, допустим, я, а меня не выпускают или не впускают. Ищут кучу причин. Что я там останусь как гастарбайтер или нелегал-нахлебник. То есть ограничивают мои права как человека, родившегося на этой – общей земле. Все страны закрылись друг от друга стенами, колючей проволокой и стаями обученных собак. И что мне делать? – обращаясь к Антону, спросил Дан. – Так вот я пришёл к мысли, что эти границы нужно убирать, и все смогут передвигаться по земле и жить там, где хотят, и общаться, с кем хотят.

– Если ты хочешь общаться, то поучаствуй в социальных сетях.

– Участвую, и ты знаешь, меня поддерживают.

– Кто тебя поддерживает? Такие же, как ты? Люди, по крайней мере, у которых есть компьютер или интернет? Ты забыл про миллиарды людей, которые живут за гранью бедности и стремятся попасть в твой Амстердам не менее тебя. Представь, что в Европу приедет нелегалов больше, чем европейцев, которым и так не хватает работы. Вот это будет коллапс.

– Представлял и думал об этом. Выходом может быть непредоставление работы этим нелегалам, и они сами, посмотрев и пообщавшись, уедут к себе домой, строить такое же развитое общество.

– Да они будут умирать на глазах европейцев, прося о милостыне, потому что им будет всё равно, где умирать. Ну а жителям Европы от этого будет весело…

Антон почувствовал, что очень хочет спать. Глаза закрывались. Доносящиеся последние доводы Дана пропадали в голове Антона. Допив последний глоток чая, он приподнялся и, тяжело взмахнув рукой, отправился к себе.

6. Утро

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное