Мерлин

Следом появился всадник. В тот миг, когда конь с седоком выле­тел из подлеска на берег, солнце пробило тучи, и луч света копьем ударил с небес, осветив дивное зрелище: красавец-конь цвета утренней дымки, длинноногий и легкий. Не конь — олень: белая грива плещет на ветру, ноздри раздуты от запаха вепря. Всадница, стройная и ярост­ная, глаза расширены от охотничьего азарта, распущенные волосы цвета полуночи струятся за спиной, солнце бьет в начищенные бляхи серебряного нагрудного доспеха, тонкая рука сжимает серебряное ко­пье — застывший лунный луч, подхваченный на лету.

В тот же миг я узнал в охотнице девушку с волосами, как вороно­во крыло, которую видел в пламени.

Еще через мгновение я усомнился, видел ли ее вообще, потому что конь вспорхнувшей птицей перелетел ручей. Вместе со своей ношей он опустился на другом берегу и пропал в зарослях вслед за кабаном.

Если б не звук продолжающейся погони, я бы счел, что все это мне померещилось. Треск и топот удалялись, поэтому я быстро натянул одежду, перевел пони через ручей и поскакал вдогонку.

След был виден отчетливо, но настигнуть их не удавалось, и я не видел ни вепря, ни охотницы, пока едва не наехал на них посреди зеле­ной поляны в самой чащобе.

Огромный вепрь лежал на брюхе, подобрав ноги, тонкое копье уходило через могучую лопатку вглубь, где острый наконечник прон­зил сердце, громадные клыки были желтые и загнутые, хитрые ма­ленькие глазки сверкали жаждой крови. Девушка еще не спешилась, ее скакун победно фыркал и рыл копытом землю.

Она не обернулась, хотя я с треском ломился сквозь тисовый лес — все ее внимание было приковано к вепрю. И впрямь, добыча доста­лась редкостная. Уж я-то всяких вепрей повидал и сам изведал охот­ничий трепет при виде мчащегося навстречу кабана. Однако такого ве­ликана я еще не видел, как и таких хладнокровных охотниц.

Была то отвага или надменность?

Победный блеск глаз, твердый подбородок, царственная осанка... во всех ее прекрасных чертах сквозила привычка повелевать. Передо мной была девушка, которая при всей своей юности — вряд ли она пе­решагнула пятнадцатую весну — ничего не страшилась, ни перед чем не отступала и никогда не признавала поражения.

Только насытившись созерцанием убитого вепря, она снизошла до того, чтобы заметить меня.

— Тебя не звали, чужак.

После певучей речи Подземных жителей ее выговор показался мне странным, но слова я разобрал — почти так же говорили в Ллионессе.

Я покаянно склонил голову.

— Прости меня, я и впрямь чужак.

— Вина твоя не в этом, — заметила она.

Она перебросила ногу через седло, спрыгнула на землю, подошла к вепрю и остановилась, с удовлетворением глядя на него.

— Он славно постоял за себя.

— Не диво. Судя по шкуре, многие пытались его завалить, да все тщетно.

Это ей польстило.

— А я вот преуспела. — Она издала радостный военный клич. По лесу прокатилось и затихло эхо. Девушка обернулась ко мне. — Что ты здесь делаешь? — Она спросила так, словно весь лес принадле­жит ей.

— Как видишь, я путник.

— Я вижу грязного мальчишку в вонючей волчьей шкуре. — Она высокомерно наморщила нос. —И на путника ты ничуть не похож.

— Но я и впрямь держу путь в далекие края.

— Верю. — Она внезапно повернулась, уперлась сапожком в ло­патку поверженного зверя и рывком вытянула копье. С серебряного древка закапала темно-алая кровь. Заметив это, она вытерла древко о бок зверя.

— Эта шкура будет знатным трофеем, — заметил я, подходя бли­же.

Она направила на меня копье.

— Как и твоя, волчонок.

— У вас в округе все такие невежи?

Она рассмеялась — словно легкий звон рассыпался в воздухе.

— Мне упрек. — В тоне не было и капли раскаяния. Она повесила копье в ременную петлю на седле. — Будешь стоять, как пень, или по­можешь довезти добычу?

Сказать по правде, я не знал, как везти это чудище без телеги, да и на телегу его было бы не взвалить без помощи трех-четырех дюжих мужчин. Разумеется, лошадям эта ноша была не по силам. Однако де­вушка не растерялась. Вытащив из-за седла топорик, она велела мне срубить по соседству от поляны несколько тонких березок.

Я сделал, как она сказала, мы быстро обрубили ветки и ремнями связали из жердей что-то вроде волокуши. Работа продвигалась бы­стро и доставляла мне радость, так как позволяла любоваться ловки­ми движениями охотницы.

Покуда я рубил березки, она сняла нагрудный доспех и теперь ра­ботала рядом со мной в голубой рубахе и короткой клетчатой юбке, какие носят горцы. Сапожки на ней были из мягкой оленьей кожи, за­пястья и горло украшали тонкие серебряные обручи с синими самоц­ветными камешками. Кто бы мог подумать, что столь изящно ело- женная, тонкорукая девушка с молочно-гладкой кожей возьмется за нелегкую работу с такой страстью? Впрочем, я подумал, что, когда ей интересно, она во все кидается с головой.