Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога

 Настоящие мемуары не могут претендовать ни на всеобъемлющий характер, ни на исчерпывающее отражение событий моей достаточно долгой жизни. Такая попытка была бы явным нарушением основополагающего завета знаменитого (хотя и никогда во плоти не существовавшего) предка Козьмы Пруткова: «Нельзя объять необъятного». Из многих составлявших мою жизнь сюжетов я пытался придерживаться лишь двух основных — моей профессии и людей, которых имел счастье встретить на своем пути. Многое здесь останется за пределами изложения. Но хотел бы заключить его несколькими общими словами. Если бы мне предложили ныне начать жизнь сначала, я бы счел это за счастье: со всеми ее повторениями — удачами и неудачами, радостями и горестями, свершениями и ошибками, достижениями и провалами. И ни в коей мере это не связано ни с фатализмом, ни с самодовольством, ни с ретроградством. Был совершенно иной период, очень нелегкий, во многом трагичный. Но, вопреки всему, были в нем светлые стороны, защита которых и противостояние трагизму давали глубокое духовное удовлетворение, а это фактор по-настоящему значительный. Для меня был он определяющий и в годы войны, в которой участвовал, начиная с первых ее дней, психологического слома, горечи поражений, ранений, длительного пребывания в госпитале, вплоть до восторженного восприятия победного завершения. Это были дни незабываемые, давшие подлинный жизненный заряд на многие годы, позволивший преодолеть достаточно серьезные испытания первых послевоенных десятилетий. И испытания эти компенсировались атмосферой единения, взаимопомощи, постоянной дружественной поддержки, царившей в университете и преодолевавшей зачастую и бомбардировки, и — позже — знаменитые «кампании» («лысенковщину», «космополитизм», «стадиальные теории» и пр.). Нам было с кого брать пример перед лицом этих испытаний: хорошо помню позицию большинства профессоров, не только блестяще прививавших нам подлинные знания, но и воспитывавших в нас чувства ответственности и собственного достоинства, презрения к трусам и приспособленцам. До конца дней своих не забуду имена и образы В.Н. Дьякова, Н.П. Грацианского, В.Е. Сыроечковского, С.Д. Сказкина, Б.Н. Заходера, С.И. Бахрушина, Д.Г. Редера, А.А. Губера, Е.А. Косминского. И всей кафедры археологии — В.А. Городцова, С.В. Киселева, А.В. Арциховского, В.Д. Блаватского, Б.Н. Гракова, Б.А. Рыбакова, М.В. Воеводского. Фактически в работе кафедры активное участие принимал и наш крупнейший антрополог Г.Ф. Дебец. Передо мной не стоял вопрос выбора специализации: как было показано в первых главах, археологией я увлекался, начиная с пятого класса Медведниковской гимназии, т.е. с 1935 года. Всех членов кафедры я, так или иначе, упоминал выше и всех их, а также крупнейшего специалиста по раннему железному веку Алексея Петровича Смирнова — впоследствии ближайшего моего друга — позволю себе считать своими учителями. Скорблю о том, что никого из них уже нет в живых и ни один не достиг нынешнего моего возраста.

США, Бостон. Пибоди Музеум. Советско-американский симпозиум. Группа участников

Париж, 19 сентября 1976 г. У собора Парижской Богоматери Слева: Н.Я. Мерперт, Р.М. Мунчаев, О. Джапаридзе, О. Лордкипанидзе

США, Вашингтон. Участники советско-американского симпозиума

Сейчас же хотел бы остановиться на том, что меня в археологию привело. И сразу же напомню строки великого нашего поэта Николая Степановича Гумилева:

Память, ты рукою великанши,Жизнь ведешь, как под уздцы коня,

Ты рассказываешь мне о тех, кто раньшеВ этом теле жили до меня...

Память — фактическое продолжение жизни, ее возрождение, преодоление, может быть, самого страшного фактора исторического процесса — забвения (я бы назвал его прислужником и «закрепляющим, последним актом смерти»). Ему-то и противостоит память.