Мертвая петля

– Благодарю, великодушная! Ваши слова – целительный бальзам для моей истерзанной души. Конечно, я готов всё вынести, чтобы достигнуть цели.

– Будем надеяться. А пока, чтобы исцелить ваши раны, вот вам то, что я для вас стащила.

Она вынула из кармана карточку и положила на стол. Расстроенное лицо банкира вспыхнуло.

– Нина!.. И я могу взять себе фотографию?

– Конечно, только хорошенько её спрячьте, – со смехом ответила Лили.

– Жестокая, – шептал Енох, глядя на карточку. – Ты околдовала меня своими глазами газели… Я готов весь свет перевернуть, чтобы только завоевать тебя.

Он вынул бумажник, вложил туда карточку и, кладя в карман, сказал горько, насмешливо улыбаясь:

– Несмотря на твоё презрение и отвращение, прекрасная княжна, ты будешь покоиться здесь, на моём сердце, чтобы чувствовать каждое его биение. Ах, если бы она была такой, как вы, – добавил он, обращаясь к Лили.

– О, широта воззрений не так-то легко добывается, – самодовольно улыбаясь, ответила та. – Вы не знаете, какую тяжёлую борьбу с предубеждениями семьи мне приходится вынести, и я боюсь, что мой брак закроет мне двери моих знатных родственников. Когда-то ещё мы перестанем томиться в плену всякого рода диких предрассудков… Мне уже так всё это надоело, что я готова первая нести красное знамя свободы.

– Ах! этот неприятный случай совершенно затмил в моей памяти разные для вас новости, из которых одна будет вам особенно приятна, дорогая Елизавета Антоновна. Сегодня я получил от директора театра письмо, в котором он мне сообщает, что на днях приедет в Петербург для подписания контракта с Лейзером Менделевичем на очень выгодных условиях. Таким образом, вы будете вдали от вашей великосветской родни и недосягаемы для её злобы.

– Боже, как я буду рада, когда это дело кончится. А после подписания контракта можно будет назначить и день свадьбы. Спасибо, спасибо вам, милый Енох Данилович. Ну, а какая же другая новость у вас в запасе? – краснея от удовольствия, нетерпеливо добивалась она.

– Вторая новость – приятна для меня. Дядя Моисей писал мне сегодня, что вчера он говорил с министром внутренних дел и узнал о назначении Георгия Никитича в скором времени губернатором в Славгород. Ждут только его возвращения из командировки; а так как нынешний губернатор – больной старик, то назначение князя последует без отлагательства. Значит, мой кумир поселится со мной в одном городе, и мне будет легче приблизиться к недотроге-царевне, потому что там я принадлежу к большому свету городской и финансовой аристократии. Мой банк – первый в городе; у меня ещё три дома, кроме особняка, где моё управление; я член многих комитетов и обществ, даже благотворительных. Князю будет неудобно не принимать меня у себя, а Зине я уж обещал помочь в устройстве общественных балов, лотерей, базаров. Разумеется, вы тоже примите во всем этом участие, Елизавета Антоновна, равно как и ваш муж, несравненный талант которого послужит нам большой поддержкой. Вообще, я позабочусь, чтобы вы оба заняли подобающее вам положение.

– Какой вы добрый, любезный и великодушный, милый Енох Давидович. Эта глупая Нина, право, слепа, что не ценит вас. Её надо непременно вразумить. Будьте уверены, что я сделаю всё возможное, чтобы вас сблизить и дать вам обоим полное счастье.

За обедом Аронштейн отсутствовал, и на вопрос Лили Зинаида Моисеевна ответила, что он уехал в город. Встав из-за стола, все разбрелись. Лили ушла к себе писать письма, а княжна отправилась на прогулку с детьми. Когда Нина вернулась с гулянья, уже надвинулись сумерки. Терраса была пуста, но в освещенной гостиной она увидела княгиню, которая читала, полулёжа на диване в небрежной позе, так что видны были ноги, обутые в красные кожаные туфли и чёрные ажурные шёлковые чулки.

Не желая беседовать с мачехой, к которой питала всё большее и большее отвращение, Нина села на террасе в качалку у одного из окон в гостиную и задумалась. Так она спокойно мечтала с четверть часа, как вдруг в комнату княгини вошел Аронштейн. Он сел рядом с кузиной и заговорил с ней о романе, который та читала, но Зинаида Моисеевна кинула книгу и, лениво потягиваясь, сказала;

– Спой мне что-нибудь, Енох. Я люблю слушать тебя и мечтать. Но ты стал ленив, я замечаю.

– Нет. Я охотно спою, чтобы доставить тебе удовольствие. Что ты желаешь послушать?

– Что сам захочешь спеть, мой Мазини.

Аронштейн подошёл к этажерке с нотами и стал перелистывать, но вдруг бросил тетрадь. Сев за рояль, он стал подбирать и запел прощальную арию Лоэнгрина. Голос у него был прекрасный, сильный, бархатистый, гибкий и чудно обработанный. Это действительно был первоклассный артист, и вполне возможно, что чары его дивного голоса покорили немало женских сердец.