Мертвая тишина

- Не найдёшь, - глядя, как пролегла складка между тонких бровей. И тут же вздрогнуть, когда она коснулась такой же на моём лбу.

- Нет его больше. Сдох он. Не ищи. Я остался. И только я.

Качает головой, проводя пальцами по моим ресницам, и что-то губами произносит, а я понять не могу. За смартфон схватилась, а я успел её ладонь своей накрыть и сжать сильно.

- Хватит. На сегодня хватит.

Прикусила нижнюю губу, а у меня у самого аж скулы свело от желания впиться в эти губы полные, вкус их снова ощутить на своих. Как очередная, хоть и мизерная, ничтожная доза моего наркотика.

Взглядом просит позволить ей написать. Второй рукой ладонь мою гладит кончиками пальцев, и я слишком поздно осознаю, что рука разжалась, позволив ей смартфон взять. Пока пишет, смотреть на выпирающие из-под тонкого ободранного платья ключицы, чувствуя, как начинает вскипать кровь от возбуждения. Взгляд вниз перевел и сглотнул, увидев, маленькие соски под слегка просвечивающей тканью. В паху возбуждением прострелило. Бл***…потому и принёс ей это платье. Потому что знал – ни хрена не покажу, если голая будет передо мной стоять будет.

Ткнула мне телефон в лицо, и я почувствовал, как знакомый холод изнутри морозить начинает, пока читаю.

«Нет и не было. Только ты всегда.»

Оттолкнул её от себя, выбив чёртов гаджет из ладони, и он со звоном упал на зеркальную поверхность пола. В глаза её смотрю и вижу, как начинают расползаться в самых уголках кружева страха. Ещё нечетким рисунком, еще несмелыми мазками, но она уже начинает бояться.

Наклонился, поднимая телефон с пола и вышел из комнаты, не зная, что был первый и последний раз, когда эта лживая дрянь написала мне добровольно. Не зная, что совсем скоро будут срываться на рычание, на откровенную злость и абсолютное бессилие, потому что она решит отомстить немым молчанием.

***

Стоять и прислушиваться к её дыханию за этой дверью. Иногда мне казалось, что я придумывал себе его, потому что точно знал – эта комната была звуконепроницаемой. Но продолжал каждый раз слышать, как она дышит, представляя, как в этот момент поднимается и опускается её грудь. То рвано и тяжело, и тогда эти кадры в голове отдавались возбуждением в низу живота, жаром, который заставлял в нетерпении стискивать пальцы, чтобы не выбить эту чертову дверь и не ворваться к ней. Или же, наоборот, умиротворенно и тихо, и тогда я ненавидел себя за накатывавшее на всё тело состояние такого же спокойствия.

Всё же войти в комнату, где она поднимает голову, глядя на меня отрешённо. Который мой визит сюда после того, как она узнала про смерть своей сестры? Второй? Пятый? Десятый? Понятия не имею. Я не вёл им счёта. Для меня имели значение только минуты, проведенные рядом. И пока я был здесь, по эту сторону, эти минуты длились вечность. Как только покидал её, казалось, что они пролетели слишком быстро.

Она снова молчала. Даже когда опустился перед ней на корточки и разглядывал каждую черточку лица, каждый изгиб её тела так долго, что заныли пальцы от желания, наконец, коснуться, а не просто смотреть.

В её глазах отчуждение. Смотрит на меня так же, как когда-то в своём доме Как на чужого. Как на вторгшегося на её территорию. Это появилось после нашего разговора. Она не смогла мне простить того, что я не отвез её на похороны сестры. А мне была безразлична эта её боль, смешанная с откровенным упрёком в глазах.

- Я спрашиваю в последний раз, Марианна, - глядя, как искривила усмешка её губы, - куда ты спрятала детей?

Да, я приходил за ответом на этот вопрос уже несколько раз. Она категорически отказывалась его давать. Я сатанел, уверенный, что могу сломать и ломал. Ломал тем способом, которым владел. Физически и морально. Раздирая наживую её плоть и выворачивая наизнанку душу. Да, мне хотелось всё же докопаться до этой чёрной бездны, заглянут в неё…хрен знает зачем. Возможно, я думал, что там встречу монстра страшнее себя самого.

Но пока только встречал полное отрешение и пустой остекленевший взгляд в потолок. Приходил в бешенство, понимая, что нельзя сломать то, что и так уже давно разбито вдребезги, и тогда начинал доводить до оргазма, благо знал её тело и его реакции на свои прикосновения лучше собственного. Смотрел, как исчезает пустота во взгляде, как сменяется диким, таким же диким желанием, как и у меня…смотрел, как оживает её тело, как выгибается оно в экстазе, в беззвучных криках, и сходил с ума от собственной зависимости этой картинкой.

Чтобы потом звереть в бешенстве, когда снова сиреневый смог в глазах затянет стеклом безразличия.

Я не мог её убить, и это была единственная причина, почему эта женщина всё еще имела такую власть надо мной.

Выдохнуть глубоко, стараясь не сорваться, игнорируя из ниоткуда появившийся визг в мозгу с требованием разбить голову Марианны о зеркало позади неё, и тогда она обязательно расскажет всё. Моё наивное безумие…Всё же я не мог не восхищаться Марианной, как бы ни было противно это осознавать…но её упорность, её готовность вынести всё, что угодно, но не выдать местонахождение моих детей, всё же вызывала именно восхищение.