Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

У нее и в самом деле был нездоровый вид. Даже показалось, что она качнулась, но взяла себя в руки.

– Вам нужно присесть. Позвольте, я помогу.

Подойдя ближе, суперинтендант почувствовал запах бренди и заметил, что глаза мисс Брейси чуть косят. Она ничего не ответила, но позволила отвести себя к кушетке Джереми Джонса у стены. Села мисс Брейси очень прямо; уголок рта чуть опустился, словно оттянутый невидимым крючком. Она порылась в сумочке, вытащила пачку сигарет; закурила – очень сосредоточенно. Приняла гораздо больше, чем стоило, подумал Аллейн, интересно, где раздобыла воскресным утром. Вероятно, надо благодарить миссис Дженси – знакомую Фокса из «Приятеля речника».

– Итак, – сказал он, – что за беда?

– Беда? Какая беда? Беду я сразу узнаю, – молвила мисс Брейси – Я пропитана ею.

– Хотите рассказать?

– Дело не в том, что я расскажу, а в том, что рассказал он. Вот что важно.

– Мистер Гроув?

– Мистер У. Хартли Гроув. Вам известно, что он – чудовище? Известно? Злобное чудовище! Боже… – Уголок ее рта вновь дернулся вниз. – Как жесток может быть человек!

Глядя на нее, Аллейн подумал, что в ее собственном поведении незаметно доброты сердечной.

– Что, – спросила мисс Брейси, тщательно выговаривая слова, – что он сказал обо мне? Что он сказал?

– Мисс Брейси, о вас мы вовсе не говорили.

– Тогда о чем говорили? Почему он остался, чтобы побеседовать с вами? Он ведь остался? Зачем?

– Он рассказал мне о своем пальто.

Она всосалась в сигарету, как в кислородную подушку.

– Он рассказал про свой шарф?

– Желтый с буквой «Г»?

Мисс Брейси коротко фыркнула.

– С вышитой буквой, – подчеркнула она. – Руками преданной Герти. Боже, какая дура! А он его носит. Накрутит на шею, как петлю… Хоть бы его придушило!

Актриса откинулась назад, ткнувшись затылком в малиновый плюш, и закрыла глаза. Левая рука соскользнула с колена, и сигарета выпала из пальцев. Аллейн подобрал окурок и бросил в ближайший ящик с песком.

– Спасибо, – сказала мисс Брейси, не открывая глаз.

– Почему вы остались? Что вы хотите рассказать?

– Осталась? Когда?

– Сейчас.

– Вы имеете в виду «тогда».

Над кассой тикали часы. Мисс Брейси вздохнула.

– Ведь вы возвращались в театр?

– В туалет. Внизу туалет.

– Почему вы сразу не сказали?

Она произнесла очень отчетливо:

– Потому что это было неважно.

– Или потому что это очень важно?

– Нет.

– Вы видели или слышали кого-нибудь, пока были в нижнем фойе?

– Нет. Да. Слышала Уинти и Марко в офисе наверху. Они вышли. А я осталась. Укрылась. И они меня не видели.

– Видели еще кого-то? Джоббинса?

– Нет.

– Там был кто-то, так?

– Нет. Нет. Нет.

– Тогда почему это вас так беспокоит?

Мисс Брейси открыла рот, прикрыв его ладонью, и поднялась, едва заметно качнувшись. Аллейн протянул руку, чтобы поддержать ее, но она отскочила и опасно бросилась к боковой двери – незапертой. Распахнула ее, да так и оставила. Аллейн остановился на пороге, а мисс Брейси попятилась прочь через портик. Поняв, что Аллейн не намерен ее преследовать, она взмахнула рукой, как безумная, и побежала на стоянку. Аллейн успел заметить, как она забирается в свой мини. На пассажирском сиденье сидел мужчина; почувствовав взгляд Аллейна, он отвернулся. Это был Чарльз Рэндом.

– Задержать ее? – прозвучал рядом голос Фокса.

– Нет. Зачем? Пусть едет.

III

– Кажется, получилось, – сказал Перегрин. Он отложил ручку, пошевелил пальцами и поднял взгляд на Эмили.

По Фиппс-лейн гуляли ветер и сомнительные запахи; Перегрин и Эмили перешли по мосту и вернулись в квартиру. Эмили готовила обед, пока Перегрин трудился, записывая все, что мог вспомнить о встречах с мистером Кондусисом. Джереми не появлялся.

– «Как я провел каникулы. Пишите ярко, коротко и ясно», – заметила Эмили.

– Боюсь, я накропал бессовестно много, – ответил Перегрин. – О краткости нет и речи. Взгляни.

– Мистер Аллейн поставит тебе оценку «вполне “хор”, но следует приложить больше усилий». Ты уверен, что не упустил важную мелочь, вокруг которой вертится вся загадка?

– Шутишь? Ни в чем я не уверен. Про то, как я чуть не утонул, думаю, написал полностью, но вот насчет визита на Друри-плейс – не знаю. Разумеется, ведь к концу разговора я был пьян, – сказал Перегрин. – Кондусис действительно странный. Знаешь, Эмили, милая, теперь мне представляется, что он действовал по какому-то порыву. Как будто это он чуть не утонул, а не я, и носился (да, я смешиваю метафоры), как утка, которой голову отрубили. Словно одержимый. А я просто нализался. По крайней мере, сейчас мне представляется именно так.

– А что такого странного он сделал?

– Сделал?.. Ну, там было старое меню с яхты «Каллиопа» – в письменном приборе. Так он схватил его и сжег.

– Думаю, если бы твоя яхта развалилась у тебя под ногами, ты тоже не хотел бы напоминаний.

– Мне кажется, там было нечто… – Перегрин застыл, выпучив глаза, и после долгой паузы безжизненно произнес: – Вспомнил.

– Что?

– На меню… ну, знаешь – подписи. Эмили, слушай…

Эмили выслушала.

– Да, – сказала она. – Возможно, это важно. Запиши.

Перегрин записал.