– Хотелось бы. Дестини совершенно бесчувственная, однако производит сильнейшее впечатление невероятной глубины и неистощимой сексуальности. Она может показывать, что потребуется, если только ей разъяснить очень простыми словами и медленно. И, кстати, она живет с Марко.
– Может, это будет кстати, может, нет… А Анна Х.?
– Любая крепкая несимпатичная актриса с хорошей подачей, – сказал Перегрин.
– Вроде Герти Брейси?
– Да.
– Джоан Харт – тоже лакомая роль. Я тебе скажу, кто станет хорошей Джоан: Эмили Данн. Знаешь? Она помогала в нашем магазинчике. И понравилась тебе в телешоу. И в Стратфорде очень неплохо делала вторые роли: всяких Селий, Нерисс и Гермий.
– Запишу.
– С остальными, похоже, трудностей не возникнет, но дрожь пробирает, как подумаешь про ребенка.
– Он умирает до конца первого действия.
– И очень кстати. Как представлю какое-нибудь юное дарование, которое пыжится изо всех сил…
– И звать его, конечно, Гэри.
– Или Тревор.
– Неважно.
– Декорации для своего спектакля доверишь мне?
– Не прибедняйся.
– Будет весело, – с улыбкой сказал Джереми. – Согласись: будет весело.
– А-а, ничего не будет. У меня чутье, и я знаю. Не будет ни перчатки, ни театра, ни пьесы. Все – наваждение.
Стукнул почтовый ящик.
– Ну вот. Судьба стучит в дверь, – сказал Джереми.
– Даже и думать неохота, – ответил Перегрин. – Впрочем, просто из любезности принесу письма.
Он спустился, забрал почту – для него ничего не было. Обратно он поднимался по лестнице не спеша.
– Я прав. Ничего хорошего. Конец.
Джереми говорил по телефону.
– Да, он как раз вошел. Одну секундочку.
Джереми прикрыл трубку ладонью и сказал:
– Мистер Гринслейд приглашает тебя к себе. Вот и началось, лапочка.
Вечеринка
«Год назад, февральским утром, – думал Перегрин, – я стоял на этом самом месте. Вышло солнце и золотило башню израненного “Дельфина”. Я думал об Адольфе Руби и мечтал обладать его одержимостью. И вот я снова здесь, господь мне судья, выскочка-золушка в лакированных туфельках мистера Руби».
Он смотрел на отреставрированных кариатид, на играющих китообразных, украшенных позолоченной надписью, на безупречно белый фасад, на элегантное кованое железо и восхищался. «Что бы ни случилось дальше, все это – лучшие дни моей жизни. Что бы ни случилось дальше, я буду вспоминать этот день и говорить: “Да, в то самое утро я понял, что такое блаженство”».
И тут к нему из проулка вышел тот самый человек из «Фиппс Броз».
– Утречко, начальник.
– Доброе утро, Джоббинс.
– Шикарно смотрится, ага?
– Мило.
– Ага. По-новому. Не так, как когда вы нырнули.
– Это уж точно.
– Да. Вам ведь нужен будет ночной сторож, а? Раз уж все, похоже, почти готово? Ночной, дневной… все равно.
– Думаю, понадобится. А что? Есть на примете кто-то подходящий?
– Себя не хвалят.
– Вы готовы взяться?
– Чего врать, начальник, есть такая мысль. У нас, в проулке, слишком сыро – для моего нутра. Хроническое чего-то. У меня хорошие отзывы, начальник. Многие поручатся. Как вам? Глухо или прокатит?
– А что, – сказал Перегрин. – Думаю, прокатит.
– Тогда будете меня держать на примете?
– Обязательно.
– Господь вас благослови, начальник, – сказал Джоббинс и направился обратно в проулок.
Перегрин перешел дорогу, вошел в портик театра и посмотрел на объявление:
«Скоро! Новое открытие театра “Дельфин”, под новым руководством».
Объявление висело сразу под изодранной викторианской афишей, которую Перегрин видел во время памятного первого визита.
«СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам!
Когда маляры чистили и заново покрывали краской фасад, Перегрин поручил им работать вокруг этого сомнительного фрагмента и не трогать его.
– Он будет здесь, – сказал Перегрин Джереми, – пока здесь буду я.
Фойе ожило. Его покрасили, позолотили, отполировали и отлакировали. Рабочие были повсюду: на лесах, длинных лестницах, козлах. Громадная люстра ждала своего часа сверкающей грудой на полу. Два толстых херувимчика, отмытых и украшенных, сияли вверх ногами над воскресшей кассой.
Перегрин поздоровался с рабочими и пошел вверх по изящно изогнутой лестнице.
В баре снова стояло зеркало с гравировкой, но на сей раз Перегрин шагал навстречу себе по блестящему красному дереву, обрамленному латунью. Преобладали цвета меда и патоки.
– Незамысловато и практично, – пробормотал Перегрин.
Наверху обновления были завершены; скоро уложат ковер. Джереми и молодой декоратор сошлись в конце концов на классическом малиновом, белом и позолоте; Перегрин пересек фойе и вошел в дверь с надписью «Администрация».
Владимир Моргунов , Владимир Николаевич Моргунов , Николай Владимирович Лакутин , Рия Тюдор , Хайдарали Мирзоевич Усманов , Хайдарали Усманов
Фантастика / Боевик / Детективы / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Самиздат, сетевая литература / Историческое фэнтези / Боевики