– Какое это теперь имеет значение? – еле слышно произнес он.
– Деловое соглашение… – тихо сказала Юлия и посмотрела в окно.
Над городом сгущались сумерки.
Она думала о Мартине Мальме и его океанском сухогрузе.
О Гуннаре Юнгере, ограбившем Веру Кант.
И о Леннарте Хенрикссоне. Леннарт, в которого она влюбилась… или думала, что влюбилась… Леннарт Хенрикссон… он все же отомстил Нильсу Канту за отца.
И за все это заплатил жизнью ее сын.
– Я же говорю – деловое соглашение, – пробормотал Леннарт. – Я помогаю кое в чем Мальму и Юнгеру, они помогают мне.
– Значит, в тот день… вы встретились в тумане? В альваре?
– Гуннар утром позвонил мне и рассказал, что они будут ждать меня у памятного кургана. Но я немного задержался, а когда наконец приехал, там уже все пошло наперекосяк. Мартин валялся на земле, весь в крови – Нильс почуял недоброе и саданул его лопатой по лбу. Между прочим, первое кровоизлияние в мозг у него произошло буквально через несколько дней.
– А Йенс? – тихо спросила Юлия.
– Несчастный случай. Я его не видел… – хрипло сказал Леннарт, не глядя на нее. – Уже Нильс Кант был мертв, и только тогда… только тогда я увидел тельце под машиной. Когда я сбил Канта, он стоял с ним рядом… но я его не видел.
Он замолчал. Тягостное молчание продолжалось минуты две.
– И где вы его похоронили? – спросил Герлоф.
– На кладбище. В могиле Канта… – Леннарт говорил, как человек, которому против воли мерещатся детали кошмарного сна. – Мы в темноте погрузили тела Канта… и мальчика в машину. Повесили колокольчик на калитку кладбища – на тот случай, если кому-то вздумается прийти. Сняли дерн и стали копать… Землю выбрасывали на брезент… Копали и копали – всю ночь. Мальм, Юнгер и я. Это было так жутко… – Голос его внезапно дрогнул.
Юлия зажмурилась.
У каменной ограды, подумала она. Йенса похоронили у каменной ограды марнесского кладбища. И убил его человек, сжигаемый ненавистью… задыхающийся от ненависти – именно так сказал тогда предсказатель Ламберт Нильссон.
Она набрала в легкие воздуха.
– Но еще до того, как вы его похоронили… – сказала Юлия с закрытыми глазами, – еще
Леннарт молча кивнул.
– Если вы думаете, что это было легко, Юлия… Если вы думаете, что мне было легко… И сейчас, осенью, когда вы приехали, я очень хотел помочь. Очень! Я пытался… и сам забыть этот кошмар двадцатилетней давности, и вам помочь его забыть. – Он замолчал, потом очень тихо добавил: – Думал, что получится.
– Значит, теперь Нильс Кант лежит в своей могиле, – задумчиво сказал Герлоф.
Леннарт посмотрел на него.
– Герлоф… я много лет не виделся с Юнгером и понятия не имел, что он что-то против тебя замышляет.
Он отпустил спинку стула и медленно пошел к выходу. На лице его не отражалось никаких чувств, кроме смертельной, неизлечимой усталости – как и тогда, у каменоломни, когда Юлия увидела его в первый раз.
У двери он обернулся:
– Могу только сказать… застрелить Юнгера… в этом была хоть какая-то доля справедливости. А месть Канту отравила всю мою жизнь… – И ушел.
Герлоф вздохнул и посмотрел на дочь.
– Мне очень жаль, Юлия, – прошептал он. – Очень и очень жаль.
И вдруг ей показалось, что она видит Йенса.
Он наверняка стал бы похожим на деда. Большие, печальные глаза, напряженные морщинки на широком лбу, мудрый, понимающий взгляд человека, повидавшего на своем веку все – и радость мира, и его необъяснимую, изощренную жестокость.
– Я так люблю тебя, папа!
Она взяла обеими руками бессильную кисть отца и долго, долго не отпускала.
Эпилог
Первый по-настоящему весенний день – солнце, теплынь, щебетание птиц, алый атлас тюльпанов, небо, как гигантский голубой парус над Эландом. В такие дни кажется, что вся жизнь впереди, что тебя опять ждут новые, прекрасные возможности – и совершенно неважно, сколько тебе лет.
Репортер местной газеты Бенгт Нюберг всегда считал, что на Эланде допущена ошибка: новый год на острове начинается весной, именно тогда, когда ей, весне, вздумается всерьез взяться за свои весенние дела. В такие дни, как сегодня, он старался все время быть на воздухе.
У него накопилась куча переработок. Можно было бы взять несколько свободных дней, бродить по альвару, слушать беззаботное щелканье соловьев, смотреть, как чуть не на глазах съеживаются огромные лужи талой воды… но в этот день, именно в этот день он должен работать.
Он поднял глаза к небу и зажмурился. Так бы и простоять весь день… Посмотрел на марнесскую церковь за каменной оградой.
Зимой, когда вскрывали могилу, собралось множество зевак – никто никого не приглашал, но в газетах промелькнуло слово «эксгумация», и новость распространилась в городке со скоростью лесного пожара. Даже пришлось установить оцепление.
А сегодня, в этот четверг, на похороны пришли всего несколько человек, но даже и их пастор попросил остаться за стеной.