Мертвое Небо

– Они нас замучат,– обреченно проговорила девушка.– Вы в Империи не знаете, что они делают с людьми.

– Знаю,– мрачно сказал кормчий.

«Богиня, спаси ее!»

– Рудж,– прошептала Ниминоа.– Я хочу, чтобы ты меня любил!

– Я люблю тебя, девочка!

– Нет, нет! Я хочу, чтобы ты любил меня здесь, в последний раз.

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, да!

Повозка тронулась. Колеса загрохотали по камням.

Утлая лодочка в яростном море,

Мили и мили до берега Горя,

Ближе – до дна.

Весла-тростинки сжимают хоробры.

Без толку.

Хрустнут сосновые ребра.

Море проглотит и ярых, и добрых.

И – тишина.

Это Данил бормотал, когда уходили из Воркара. На языке русов. А потом перевел на хольдский, для Руджа.

Утлая лодочка…

– Я тебя люблю, девочка,– прошептал он, развязывая шнур лифа.

– Не надо,– прошептала Ниминоа.– Цепи же. Просто подними подол.

Бедро под нижними юбками намного теплей его ладони.

– Быстрей, милый!

«Последние часы,– подумал Рудж.– Вернее всего, мы не доживем до заката. Может и хорошо, если не доживем».

Повозка выкатилась со двора на улицу. Деревянные колеса загрохотали по деревянному настилу. Возница закричал и ловко хлестнул передних волов. Повозка покатилась быстрее.

– Сомкнись! – проорал сотник, и солдаты перестроились в две колонны, по обе стороны повозки. Замыкали шествие четверо монахов в полном вооружении. Дорманож ехал впереди, среди старших Кариомерского Братства. Два боевых пса, взятых по его требованию, трусили вдоль обочин, вертели тяжелыми головами, рявкали на прохожих, недостаточно быстро спрыгивавших с мостовой в сточные канавы.

Дорманож то и дело запрокидывал голову, изучая окружающие дома.

Крун, заметив это, фыркнул.

– Чего ты боишься? Армии Урнгура? Десанта Империи? Один недобитый шпион шляется по городу, второй сидит в цепях!

– С недобитым я уже имел дело,– отозвался Дорманож.– Да и твои люди тоже.

– Это мой город! – буркнул Крун.– Если я не привык ловить имперских шпионов, так это потому, что их у меня не водится!

Рыночную площадь расчистили. Разобрали даже половину крытых рядов. Пустое длинное пространство. Толпа, отделенная двойной цепью солдат. Рабы божьи, жители Кариомера. Крун придирчиво оглядел толпу и решил, что голов с черными повязками очень мало. Сравнительно с суммой, выплаченной позавчера черноповязочникам. Опасений Дорманожа Отец-Наставник не разделял, но не любил, когда истрачено больше, чем получено.

Треос, командовавший оцеплением, подъехал к братьям-монахам.

Дорманожа он приветствовал с большей почтительностью, чем своего Отца-Наставника.

– Все как ты приказал,– доложил он.

– Очень хорошо,– одобрил риганец.– Твой выстрел – второй.

– Благодарю, святой брат. Хотя полагаю, что после первого в нем не будет нужды.

– Первым будет стрелять Отец-Наставник,– усмехнувшись, сказал Дорманож.– Это его город, значит, ему и честь.

Крун побагровел. Этот поганый риганец смеет над ним издеваться. И на место наглеца не поставишь.

– Я думаю, брат Дорманож более достоин…– вяло запротестовал он.

«Вот так! – злорадно подумал Брат-Хранитель.– Воинствующий монах должен быть воином, а не куском тухлого сала!»

– Возможно,– усмешка Дорманожа стала еще шире.– Но я только гость… и хотелось бы продлить удовольствие.

Тут уж и Треос не выдержал, улыбнулся.

– Выгружайте! – распорядился Дорманож.

Солдаты отперли возок. Брат-Хранитель подъехал поближе, оглядел осужденных и рассмеялся.

– Вижу, вы даром времени не теряли!

Рудж с ненавистью поглядел на него.

А вот сам Дорманож к отправленным им на казнь относился без всякой ненависти. Имперец – имперец и есть. А юная колдунья – всего лишь сорняк, выросший на ячменном поле. Как ни красив цветок, а приходится вырвать, чтоб не портил добрые колосья. Разумеется, чтобы вырастить зерно, одной прополки мало.

– Снимите с них цепи! – приказал Брат-Хранитель и, уловив тень надежды на лице Руджа, подмигнул ему.

– Стоит ли? – запротестовал Крун.– Если вдруг они захотят…

– Мы же все обсудили,– перебил Дорманож.– Их надо раздеть. Или ты полагаешь, что ради пустых опасений стоит разрезать такую хорошую одежду?

Отец-Наставник скрипнул зубами: гнусный риганец опять издевается над ним! И приходится терпеть. Требовать суда Величайшего – самоубийство. Один из лучших мечей Хуриды! А любой донос обернется против доносчика. Еще бы, любимчик Наисвятейшего!

Кормчий Рудж ненавидел Дорманожа много сильней, чем Отец-Наставник Крун. Но у него было еще меньше возможностей реализовать свою ненависть. И сейчас, и потом. Он видел оцепление, видел щетину копий позади повозки и уже понимал: на Данила рассчитывать бессмысленно. Да, Данил один стоит полусотни здешних солдат. Но чтобы отбить осужденных, полусотни мало. И сотни тоже мало.

«Значит, я умру»,– подумал кормчий.

Смерть его не пугала. Там, в Нижнем мире, Богиня заступится за него. Но Ними…

Четыре столба с перекладинами на противоположном конце площади. Подвешенный за ноги умирает иной раз несколько часов. Излюбленнейшая казнь Братства. Для чародеев и покусившихся на заветы Первого Наисвятейшего. Как будто настоящего мага можно убить, привязав за ноги к перекладине!