Мёртвые душат

Глубокому синему морю Ксеркса в районе Адовадаи, неоднократно битому цепями и не раз публично опозоренному в прошлые эпохи, теперь навсегда присваивалось имя великой подвижницы Бокси из Шенка. Присвоение имени морю происходило посмертно, и все собравшиеся в портовом квартале бывалые моряки с удачливыми рыбаками говорили прочувствованные речи о безвременной и безвозвратной кончине пламенной патриотки, которую упорные вражеские козни не допустили к желанному посмертию. О том же говорила и сама Бокси, стоявшая здесь же, в толпе, с энергично печальной улыбкой. Неподалёку от толпы почитателей Бокси, на середине ближнего пирса, стоял и ноздреватый великан Плюст с пучком розог, вымачиваемых им в кадке с солевым раствором. Плюст посылал Бокси воздушные поцелуи, тут же отпечатывающиеся на её немолодой коже синеющими засосами, из которых лезли наружу вечные черви. Отпечатки червоточащих поцелуев щекотали хихикающую Бокси, от щекотки она, попутно молодея, надувалась до солидных размеров и соблазнительных форм чувственной госпожи Кэнэкты, но что-то мешало ей расти дальше, и она лопалась с характерным хлопком. В процедуре нарицания нового имени морю Ксеркса участвовало аж три некроманта: магистр Гру, ничтожный Флютрю и некромейстер Гны из Цанца, откуда всем было ясно: море не просто будет переименовано в вездесущую Бокси; оно в неё превратится. И карлица, надувающаяся уже и до размеров подлинной великанши, но всё же то и дело опадающая до своих привычных карличьих габаритов, шествовала к пирсам с улыбкой, не предвещавшей морю Ксеркса ничего доброго. А волны и стонали и плакали, и хлестали через бревенчатый пирс с самодовольным гением флагелляции Плюстом: хлест-плюст-плеск! Море обдавало великана брызгами, провоцируя его уже начинать работу заждавшихся розог, но Плюст знал, что ещё не время: море хитрит, оно ещё не превращено. И вот Бокси, подойдя к морю, стекла в него мутной лужицей. И море преобразилось. Поменялся его цвет и звук. Отныне это море будет жёлто-розовым, а волны, накатываясь на берег, будут производить шум, более характерный для толпы, собирающейся на площади. К такому морю плеть уже вполне применима. Три некроманта, оставшиеся среди толпы почитателей в портовом квартале, сдержанно принимали поздравления. Потрясённый Чичеро глядел на море, пытаясь узнать в нём старое доброе море Ксеркса, но из каждой волны ему в лицо хохотала наглая рожа Бокси. «Право первого удара принадлежит вам, посланник!» сказал ему Плюст, протягивая связку розог. Пирсы, усеянные рыбаками, моряками, контрабандистами и пиратами из Адовадаи, разразились бурными рукоплесканиями. Чичеро, надменно взглянув на подателя розог, ответил: «Я отказываюсь принимать участие в порке моря!». Пирсы вновь разразились бурными рукоплесканиями. «Посмотрим, как это у вас получится!» — захохотал ему в лицо Плюст, и пирсы снова отреагировали. Чичеро повернулся, чтобы уйти, но тут из него выскочили три деловитых карлика, подхватили протянутые великаном розги и, для начала, принялись охаживать саму собравшуюся на пирсах толпу. Пирсы разразились рукоплесканиями ещё более бурными и отныне неутихающими. Чичеро тщетно звал Лимна, Зунга и Дулдокравна назад, под сень своего плаща, преследуемый свистом морского ветра и хохотом Плюста. Великана смешило, что Чичеро забыл, что его больше нет. Но и Плюстом, кичливо разворачивающим свою дырчатую кожу в рыболовную сеть, зависающую над старающимися карликами, было предусмотрено не всё. Один карлик — Дулдокравн — у схитрившего Чичеро всё же остался. Он выпустил вместо себя на пирсы озорной призрак покойного Штонга. Пройдоха Штонг, чтобы внешне сойти за Дулдокравна, зажмурил один из своих янтарных глаз, в остальном же они были слаборазличимы. Когда флагелляция на пирсе была завершена, карлики в азарте прыгнули в открытое море, разомкнувшее пред ними свои розовые воды, сеть же продолжала висеть у них над головами. Когда воды выпоротого моря вновь сомкнутся, эта сеть помешает азартным экзекуторам вовремя всплыть на поверхность. Что ж, да будет им пухом старая Бокси! Но у Чичеро ещё оставалась одна неясная надежда. Движимый избегшим участи своих товарищей Дулдокравном из рода Краунов, посланник вышел из толпы и двинулся к утёсу, вздымающемуся над портовым кварталом Адовадаи. Сейчас этот утёс облюбовали — как наблюдательный пункт — три некроманта, и Чичеро пришлось согнать их с него властным движением руки. Гру, Гны и Флютрю, верно, подумали, что утёс сейчас полетит в море, и поспешно сошли с него, Чичеро же, подобрав забытую кем-то кирку, принялся высекать в чёрном камне какие-то пока одному ему ведомые линии. Флютрю, оставшийся за ним проследить, пытался прочитать высекаемые им знаки, но не преуспел в своей попытке. Тогда он позвал своего учителя Гру, но и вдвоём они не преуспели. Чичеро высекал не знаки. Он высекал море — честное море, каким оно было до некромантского ритуала. Это стало ясно уже поздним вечером, когда синее море, высеченное в чёрном камне, снова ожило — пусть для одной лишь истории. Но Гру и Флютрю не разглядели моря, они всматривались в знаки. Разглядели море другие. Приходила к утёсу Бокси из Шенка, надувалась вся, пыталась море заслонить. Кричала: «Море — это я!». Ещё кричала: «Я — это вся Отшибина!». Ещё кричала, указывая на Чичеро: «Это он во всём виноват, он меня высек! Да не одну меня, он высек всю Отшибину в моём лице!». И взбегала Бокси на высокий утёс по соседству, и ломала свои прекрасные руки, и бросала их вниз с утёса. И наломала она тех рук добрую сотню, и ещё у неё осталось. Собиралась у утёса привлечённая её руками толпа, глядела на Чичеро осуждающе: «Он злодей, он Отшибину высек!». Море, высеченное на утёсе, плескалось как живое. Море, высеченное под утёсом старанием карликов, застыло, как мёртвое, и к его волнам усилиями специально нанятых мастеровых прибивалась табличка: «Данная степь принадлежит Отшибине во веки веков». Некромейстер Гны, большой ценитель живописи кисти Цилиндиана, сравнивая изображение на утёсе с оригиналом, сказал: «Знаете, Чичеро, совсем непохоже. Ваше море какое-то живое и слишком жидкое, к нему даже не прибьёшь таблички». В ответ живое море, высеченное на утёсе, так окатило водой Гны, что забрызгало решительно всех. Испуганные мертвецы закричали: «Какой ужас! Здесь живая вода!» — и поспешили сушиться под испепеляющим солнцем новоявленной отшибинской степи. Тут-то к посланнику и подскочило ничтожное Флютрю и, брызгая солёной морской слюной, завопило ему на ухо: «Чичеро, будь проклято ваше имя, да вы, похоже, и есть Живой Император!».