Мертвые не лгут

Поэтому, даже несмотря на изрядную по тем временам сумму, которую семейка ежемесячно выкладывала за съемное жилье, она особо не нуждалась. Тем более что Остужев оказался крайне неприхотлив во всех бытовых вопросах, включая еду. Мамаша его по жизни никогда не баловала. На завтрак ему достаточно было яичницы (или пары яичек вкрутую), на обед хватало жареной картошки с куском обжаренной колбасы. А нет – сойдет та же картошка, залитая сверху яйцом. Или макароны, усыпанные сахаром. Или даже белый хлеб, намазанный сливочным маслом, с тем же песком. Вдобавок ведь и время в Москве наступило сложное: одновременно с безоглядным расширением ассортимента тем, дозволенных в печати и на ТВ, резко сократился (и без того скудный) ассортимент магазинов и запасов в холодильнике. Даже за столь любимыми Петечкой яйцами Лине требовалось выстаивать очереди, иной раз по нескольку часов, с ограничением: не более двух десятков в руки.

Нечего говорить, что прочие бытовые хлопоты также свалились на хрупкие Линочкины плечи. Юный Остужев не знал, что рубашки и трусы для него сначала стираются Линочкой (вручную, в ванной), а потом гладятся. Чудесным образом на коврике для него всегда по утрам возникали начищенные штиблеты. Петечка ненавидел стричь ногти, и она освоила искусство маникюра. Он никогда не причесывался. Терпеть не мог стрижку и бритье бороды, и она взяла в руки ножницы и купила по случаю парикмахерскую машинку. В общем, надо признать, что в данном случае права была теща, когда с изрядным пафосом восклицала: Линочка отдала этому типу всю себя!

Помимо материальных и бытовых хлопот приходилось учиться. Остужев выхлопотал для обоих свободное посещение. Но ему-то с его знаниями и талантами зачеты с коллоквиумами и экзаменами было сдать раз плюнуть. А ей и над учебниками приходилось ночами корпеть.

Затем молодую семью накрыла новая напасть. Советский Союз неудержимо двигался к своему развалу, в Москве начались митинги, демонстрации: за новую конституцию, против КПСС, КГБ и партийных привилегий, за межрегиональную группу, Попова, Собчака и Ельцина. Пару раз Петечка подбил Линочку сходить на митинги – не то чтобы он стал политизированным (хотя партию, правительство и тайную полицию не любил), просто ему казалось интересным на примере проследить, как коммуницируют с толпой сторонников оппозиционные народные вожди. Ну, сходили – и сходили. Покричали вместе со всеми: «Долой шестую статью!»[1]и «Борис – борись!»

Но спустя пару недель Линочка начала замечать неладное. Петечка ее стал каким-то нервным. Даже на нее принялся повышать голос, а всесокрушающая его сексуальная тяга, наоборот, ослабела. Она пыталась с ним – в хорошие минуты, после ужина с жареной картошкой – откровенно поговорить, узнать, что такое. Он хмуро отмалчивался.

Неприятные явления нарастали. Юный муж ощутимо побледнел и стал худеть. Несколько раз она замечала, проснувшись глубокой ночью, что Петечка ее не спит. Такое случалось и раньше – но в случаях бессонницы он сидел обычно за столом и при свете лампы лихорадочно что-то строчил в своих рабочих тетрадях: записывал идеи и мысли. Теперь же он лежал навзничь, без света, в напряженной позе – но глаза открыты, явно не дремлет, а о чем-то думает. Она спрашивала спросонья, что такое, – Петечка всякий раз отвечал грубо. Попыталась вызвать его на разговор в светлое время суток – снова рык, что ранее для него было совсем нехарактерно.

А потом однажды вечером, когда в огромной коммунальной квартире, на удивление, не оказалось никого из соседей, он зазвал ее в ванную, включил воду и стал говорить странные вещи. Сначала она подумала, что дурачится, прикалывается, шутит – но потом глянула в остекленевшие глаза, в которых плескался совсем не юмор, а, наоборот, страх, и поняла, что он, ой-ей-ей, всерьез. А Петечка втирал ей, что за ним следит КГБ – он это точно знает, сам видел, и телефон их агенты прослушивают, и на кафедре про него вызнают. «И Перфильевна (соседка) ходит, вынюхивает, подслушивает – явно им стучит».

– Но с какой стати КГБ вдруг понадобилось следить за тобой?! – искренне удивилась она. – Ты что, шпион американский?

– Мы же с тобой ходили на митинг!!!

– Ну и что? Сотни тысяч людей ходили. За ними за всеми что, тоже следят?

– Помнишь, нас тогда какой-то тип в толпе, в пыжиковой шапке, снимал на камеру? Явно из Комитета. Вот я и попал к ним в разработку.

– Ох, Петя, им бы сейчас своих пересчитать – до тебя ли им дело? Все у них рушится: и Кремль, и Лубянка!

– Напрасно ты так думаешь! – высокомерно проговорил он, и по выражению его лица Линочка поняла, что он ей совсем не поверил.

А наутро начались совсем кранты: Петечка, хоть и проснулся – да и спал ли вообще? – отказался покинуть кровать. Сказал, что в институт не пойдет, потому что все, и коллеги на кафедре, и студенты в группе – все обращают на него внимание, за глаза над ним посмеиваются, хохочут на его счет и издеваются. Никакие логические доводы Лины действия на него не возымели. Пришлось оставить мужа в постели.