Мертвые сраму не имут

– Воззрите на сие предивное сооружение,Воззрите на его дивные украшения!Для кого сия Грановита палата воздвигнута?И для кого сей царственный тронНа превышнем месте сооружен?Не иначе, что для царя вашего.Сяду-ка я на оное место высокоеИ буду судить свово сына непокорногоПо всей царской справедливости.

Под смех зала Максимилиан, кряхтя, взбирается по лестнице на вершину трона и там усаживается. Поболтав от удовольствия ногами, продолжает:

– Подите в мои царские белокаменны чертогиИ приведите ко мне разлюбезного мово сына Одольфа.Нужно мне с ним меж собой тайный разговор вести.

Пажи хором, в один голос, отвечают:

– Сей минут идем,И Одольфа приведем!

Сделав саблями замысловатые движения, они, пятясь задом, спускаются в зал. В конце зала, у самого выхода, стоял Одольф, укутанный в конскую попону, чтобы его не узнали и не увидели в сумеречном свете зрители задних рядов.

Пажи сняли с Одольфа попону и под руки провели через весь зал на сцену. Там они поставили его перед троном на колени. Пажи встали по бокам с обнаженными саблями. Одольф воздел глаза вверх, туда, где на вершине трона восседал Максимилиан:

– О, преславный Максимилиан-царь,Разлюбезный мой родитель-батюшка!Бью тебе челом о матушку сыру землю:Зачем любезного свово сына Одольфа призываешь?Или что делать ему повелишь-прикажешь?

Максимилиан:

– Любезный Одольф, сын мой!Не радостен мне ныне приход твой:

Ныне я известился,Что ты от наших кумерических богов отступилсяИ им изменяешь,А каких-то новых втайне почитаешь!Страшись мово родительского гнева,Поклонись нашим кумерическим богам!

Одольф встает с колен и с пафосом произносит:

– Я ваши, отец-царь, кумерические богиПовергаю под свои ноги!А верую я в Господа Иисуса ХристаИ изображаю против ваших боговЗнамение креста! (Крестится и крестит зал.)Содержу и содержать буду его святой закон!

Пажи от таких слов в ужасе падают на пол. Царь Максимилиан в гневе топчет ногами трон, что-то кричит. Но его слова тонут в громе аплодисментов.

Занавес закрыли. На просцениуме вновь появился подпоручик Акатьев. Тоном судьи он коротко сообщает:

– Я ведь предупреждал вас, что царь Максимилиан не только жадный, но и очень жестокий. За то, что сын его отступил от кимерической веры и принял и полюбил новую веру, справедливую, православную, царь Максимилиан решил казнить Одольфа.

Где-то за сценой что-то грустное заиграл корпусной духовой оркестр. Солдаты вновь раздвинули тяжелый занавес.

Одольф перед смертью прощается с белым светом:

– Прощай, родимая земля,Прощайте, родные поля,Прощайте, солнце и луна.Прощай, весь свет и весь народ…Одольф кланяется своему отцу:– …и ты прощай, отец жестокий!

И под сабельным ударом маршала-скорохода Одольф ничком падает на землю.

Но справедливое возмездие настигло Максимилиана. Он слышит высоко над собой громкий стук, затем жуткий женский вой. Максимилиан поднимает вверх лицо и кричит:

– Что там за баба?Почему пьяна?

За кулисами что-то вспыхнуло, сцена на короткое время окуталась дымом. Он быстро расходится, и перед троном возникает оборванная старуха-Смерть с косой. Она отвечает Максимилиану:

– Я вовсе не баба,И вовсе не пьяна.Я – смерть твоя упряма!

Зал разразился аплодисментами.

– Ну чертяки! Ну молодцы! – весело отозвался на аплодисменты Врангель.

А действо двигалось к своему завершению. Испуганный царь Максимилиан, все так же кряхтя, слез по лестнице со своего трона вниз, упал перед Смертью на колени, взмолился:

– Мати моя, любезная Смерть!Дай мне сроку жить еще хоть на три года!

Смерть ему отвечает:

– Нет тебе срока и на один год!

Максимилиан: