Мертвые сраму не имут

Зизи в доме никого не признавала, ни хозяина, ни хозяйку и как привязанная постоянно ходила следом за Пантелеем, и он всегда находил для нее на кухне что-нибудь вкусненькое. Она любила конфеты, и у Пантелея в кармане всегда лежало для нее какое-нибудь угощение. Даже конфеты, которые Пантелей покупал для нее на базаре, выкраивая для этого несколько копеек из семейного бюджета.

– Скажите Пантелею, пусть зарежет курицу! – распорядился Слащев.

– Да чего там! – Жихарев вынул из кармана складной, слегка похожий на ятаган нож и, прихватив одну из связанных куриц, скрылся с нею за сарайчиком. Вскоре вернулся, положил у ног Слащева мертвую курицу и стал травой протирать нож.

– Пантелей! – окликнул Слащев денщика. – Тебе работа!

Пантелей унес зарезанную курицу на кухню, следом за ним последовала и Зизи.

Жихарев присел на скамейку рядом со Слащевым, задумчиво закурил. После долгого молчания сказал:

– Я, конечно, извиняюсь, а что ж большевики в газетах писали: «Слащев – кровавый палач», «Слащев – вешатель»? Я сам читал.

– Они дураки, – ответил Слащев. – Генералы не расстреливают и не вешают. Они отдают приказы. Всего лишь. Расстреливают и вешают другие.

– А не жалко людей? – спросил Жихарев.

– Людей?.. Ну, вот завелись у тебя вши, блохи или клопы. Жалеть их будешь?

– Ну, вы скажете! Мы – о людях.

– А чем эти твари отличаются от тех, кто ворует, грабит, убивает ни в чем не повинных?

– Все равно он, хоть и плохой, но человек.

– Ошибаешься. Такой – не человек. И цена ему такая же, как той же блохе. Человек – это тот, кто живет на пользу людям. Или хотя бы думает, что живет им на пользу.

– По-вашему выходит, что красные, они вроде как и не люди.

– Ошибаешься. Они думают, что создают новый мир, полезный человечеству. Они – люди. Возможно, заблуждающиеся, но люди, – и, помолчав немного, Слащев добавил: – Это, брат, сложные материи. Я и сам не до конца в них разобрался. Но изо всех сил пытаюсь.

После возвращения Врангеля в Константинополь начальник штаба Шатилов пришел к нему с докладом. Ничего заслуживающего внимания главнокомандующего в первые пасхальные дни не произошло.

– Правда, дважды заходил в штаб и хотел с вами встретиться господин Юренев, – сказал Шатилов.

– Что за Юренев? – удивленно спросил Врангель. – Кто такой?

– Помните, в рождественские дни заходил к вам господин? Назвался Юреневым. Сказал, что представляет в Константинополе российских общественных деятелей.

– Что ему было нужно?

– Просил вас походатайствовать насчет помещения для общества.

– Что-то припоминаю. Там у них, в этом обществе, всякие политики, адвокаты, журналисты. Шайка дезертиров. И что же?

– Вы попросили нашего посла Нератова помочь. Кажется, им выделили комнату в здании посольства.

– Оказывается, я иногда по доброте своей совершаю большие глупости, – скупо улыбнулся Врангель. – И что ему надо на сей раз?

– Он оставил письмо. Думал, срочное. Распечатал. Это что-то вроде доноса.

– На кого?

– На вас, ваше превосходительство. К ним обратился Яков Слащев, вменяет вам в вину все наши военные неудачи. Осторожный господин Юренев ответил Слащеву, а вам пересылает его копию.

– Интересно, – Врангель взял особняком лежащее на столе письмо, углубился в чтение. Прочтя, поднял глаза на Шатилова: – Ну, и что вы по этому поводу думаете?

– Не обращать внимания. Их много теперь таких, ваше превосходительство.

– Каких?

– Ну, уверенных в том, что они могли бы разгромить красных. Всем языки не укоротишь. Как это говорится: собака лает…

Врангель нахмурился:

– Слащев – это не один из многих Он один такой – Слащев-Крымский. Вот только он, к сожалению, уже забыл, что это я присоединил к его фамилии почетное звание «Крымский», что это я поддерживал его во всех его делах? Закрывал глаза на все его кокаиновые непотребства?

– Я с трудом представляю, как на него можно повлиять! Был бы он в армии, можно было бы предать его суду чести, – размышлял Шатилов. – Ведь это вы сами своим приказом отстранили его от армии.

– Но он все еще генерал. Отставленный от армии, но – генерал.

Шатилов начинал неторопливо что-то уяснять:

– Вы предлагаете…

– Я пока ничего не предлагаю, – ворчливо сказал Врангель. – Я всегда полагал, что предлагать – обязанность моих подчиненных, в том числе и начальника штаба. А моя задача – выбирать среди предлагаемого лучшее.

Врангель все больше багровел. Шатилов хорошо знал своего командующего: еще минута-другая, и он зайдется в неприличной истерике.

– Я вот о чем думаю, – почти как в цирке дрессировщик львов, тихим успокаивающим тоном сказал Шатилов. – Все же мы можем предать Слащева Суду Чести. Я сегодня же подготовлю для суда соответствующее представление, – он замялся. – Хотя, конечно…

– Что?

– В этом содержится некоторое нарушение. По статуту Суду Чести предаются только действующие офицеры.

– К черту формальности! Судить будем всех высших офицеров, которые роняют авторитет нашей армии! И не имеет значения, находятся они на службе или отстранены от нее! – все же наконец взорвался Врангель.