Мертвый город

Карсон снова начала говорить, чувствуя, что момент не был правильным, был не ее, возможно, это был момент Девкалиона. Но гигант не предпринимал попыток вмешиваться или объясниться. Стоически принимая страх, который он вызывал без всяких усилий, он обвел взглядом тех, кто смотрел на него с открытым ртом, возможно, почти так же, как встречал пристальные взгляды тех, кто пришел посмотреть на него на карнавальных сценках.

Засунув кухонное полотенце в один из двух накладных карманов передника, Долли Сэмплз медленно выступила вперед, и никто не предложил ей вернуться, хотя Карсон казалось, что мужчины напряглись еще больше. Всего пяти футов двух дюймов ростом, Долли должна была сильно поднять голову вверх, чтобы изучить лицо Девкалиона, теперь опущенное вниз, и она, казалось, была наиболее поглощена татуировкой на половину лица и полным осмыслением ужасного повреждения структуры находящейся под ней кости.

— Ты мне снился, — сказала Долли, чего Карсон совсем не ожидала от нее услышать. — Самый яркий сон за всю жизнь. Больше двух лет назад это было.

Когда Долли назвала дату, Карсон бросила взгляд на Майкла, а он — на нее, потому что ночь ее сна была также ночью, когда подлинный Виктор Франкенштейн умер на свалке на возвышенности к северу от озера Пончартрейн.

— Ты снился мне — огромного размера, в куртке с капюшоном, которая на тебе сейчас, — сказала Долли. — Твое красивое лицо и твое пострадавшее лицо, обе половины в точности такие, как и есть, и татуировка во всех деталях.

Карсон осознала, что женщины с руками у рта, совсем не сдерживали крики. Они скрывали совсем другие эмоции — сейчас в их глазах стояли слезы.

— Во сне я видела свет в твоих глазах, и поначалу это было страшным, но затем я поняла, что причин для страха нет. Я подумала о строке из Притчей 15 — «Свет из глаз радует сердце»[69].

Когда заговорил Девкалион, его голос показался глубже и более звучным, чем когда-либо:

— Что случилось в этом сне?

— Мы пришли к берегу моря, вода была очень темная и бурная. С нами было так много детей, наших собственных и детей, которых я никогда не видела прежде. Мы убегали от чего-то, я не знаю, от чего, но надвигалась смерть. Мы были как израильтяне у берега, и ты пришел к нам из ниоткуда, вот тебя нет, и вот ты среди нас. Ты разделил море и сказал детям идти за тобой, и они были спасены.

— Я не могу разделить море и создать сухой путь через него, — сказал Девкалион. — Но я могу сделать кое-что еще, и я это вам покажу, и после этого вы сможете решить, стоит ли доверять мне детей.

Долли сказала:

— Я всем рассказала об этом сне. Я знала, что он может быть вещим, он был таким насыщенным. Я знала, что в один из дней ты появишься среди нас, из ниоткуда.

Другие женщины прошли через комнату к Девкалиону, а их мужчины пошли следом за ними.

Долли сказала:

— Ты очень сильно страдаешь.

— И было время, когда у меня были причины страдать, — признался он.

— Мы все страдаем, так или иначе. Можно дотронуться до твоего лица?

Он кивнул.

Она подняла сначала правую руку к неповрежденной стороне его лица и прикоснулась к его щеке, как это могла бы сделать любящая мать. Затем ее пальцы нежно ощупали раздробленные очертания поврежденной стороны, невообразимую вогнутость и ткань грубого шрама.

— Ты красивый, — сказала она. — Очень красивый.

Глава 40

Поначалу, когда лучи от трех фонариков пронеслись туда-сюда, обнаружив лишь части блестящих контуров, заставляя тени раздуваться и сморщиваться, Брайс Уолкер не мог понять, что это за штуки свисают с двадцатифутового потолка школьной кухни. Большинство из них были подвешены над столами для готовки, огромные, скользкие на вид и слегка грязные, а несколько висели в широких проходах.

Поверхность каждого из этих объектов была испещрена оттенками серого. Но среди всех оттенков были серебристые вкрапления и прожилки, которые блестели как алмазная пыль.

Юный Трейвис, читатель жанров, отличных от вестернов, которые писал Брайс, и более темных, быстрее дал определение этим загадочным мешкам.

— Коконы.

Как будто бы это слово привело к отклику, в мешке возле мальчика возник скользящий шум. А затем также проявили беспокойство создания, вынашивающиеся в других коконах, и поднялся хор шуршащих звуков — либо трение бесчисленных змей, переплетающихся друг с другом, либо их шипящие угрозы, как будто это была не Начальная школа Мериуэзера Льюиса, как это должно быть, а дно ямы мира, где пребывала в ожидании самая старая из всех змей, золотоглазая и голодная.

— Всем тихо, — прошептал Салли Йорк.

Брайс и Трейвис прислушались к совету бывалого искателя приключений, отчасти оттого, что, несмотря на шум, ничего в коконах не двигалось. Их поверхности не волновались и не натягивались, указывая на скорые роды.