Мертвый город

И сразу возникает вопрос, который ни одна из них не задает.

Кто отец ребенка?

– Что скажете относительно Кристины? – внезапно спрашивает Дагни. – Так ведь звали ее мать.

– Ну да, – подтверждает Эльза. – Все правильно.

Она помнит Кристину главным образом в ее последние дни, измученную болезнью. Страх на ее красном обеспокоенном лице – и облегчение, которое та явно испытала, когда Эльза пообещала ей заботиться о Биргитте.

Но она не справилась…

Точно так же как и со своими дочерьми.

– Кристина Лидман, – тихо говорит Эльза сама себе.

Она ставит железную кружку на край раковины и направляется к Дагни. Холодная вода отодвинула усталость.

– Кристина, – повторяет Эльза малышке.

Девочка немного успокоилась; сейчас она смотрит на Эльзу своими мутными глазами. В их выражении есть что-то, свойственное только новорожденным детям. Эльза не суеверная женщина (не особенно верующая, честно говоря, хотя никогда не признáет это вслух), но они все равно выглядят так, словно знают что-то; словно видели вещи, недоступные взглядам других.

– Это хорошее имя, – говорит Эльза Дагни.

– Следующий поезд из города уходит завтра, не так ли? – спрашивает Ингрид у нее за спиной. – Приходит утром, а отправляется в три часа.

Эльзе не надо смотреть расписание, чтобы утвердительно кивнуть. Когда в неделю ходит всего два поезда, нетрудно запомнить время их прибытия и отбытия.

Она понимает, что имеет в виду Ингрид. Ей сразу вспоминается ее недописанное письмо, спрятанное среди нижнего белья.

Нет времени заканчивать или отправлять его. Остается только надеяться, что хотя бы с одной дочерью ей повезло. И что Маргарета поймет, когда мать все объяснит ей…

Эльза должна ехать. Просто обязана.

А уж в Стокгольме они придумают что-нибудь.

Надо только выбраться из Сильверщерна.

Сейчас

Ворвавшись в комнату, мы видим, что Роберт стоит у окна, совершенно неподвижно. Даже не оборачивается при нашем появлении.

– Роберт? – несмело говорю я. Лишь тогда он поворачивает голову и смотрит на нас.

Уж не знаю, какое лицо я ожидала у него увидеть, но в любом случае не такое. Оно абсолютно спокойно. Роберт поднимает к губам указательный палец.

Сначала у меня возникает подозрение, что он тронулся рассудком – и он тоже, – но я очень быстро отметаю его. Он не выглядит как сумасшедший.

Макс начинает приближаться к окну, и Роберт медленно кивает. Я следую за ним, стараясь идти по паркету как можно тише. Сердце глухо ухает в груди.

Кабинет естествознания выглядит точно так же, как в последний раз. Все те же вызывающие неприятные ощущения большие банки с заспиртованными органами и зародышами животных. Однако сейчас они каким-то образом кажутся потерявшими свою силу. Это просто мертвые предметы, не способные нанести вред мне или кому-то еще. Вокруг есть вещи похуже.

Солнечный свет уже приобрел характерный для второй половины дня золотистый оттенок, и сейчас танцующие вокруг пылинки сверкают, как крошечные звездочки. В нем массивные столы и стеклянные бутыли с их непростительно прямыми линиями и ровными поверхностями выглядят древними реликвиями.