Мертвый город

«После того как я перебралась в Стокгольм, Айна начала помогать маме с Биргиттой, но спустя немного времени она стала писать странные вещи о ней в письмах, которые посылала мне. По ее мнению, нам не следовало помогать бедной женщине. Айна вдруг решила, что Биргитта должна сама заботиться о себе. И что она стала такой, какой была, поскольку Господь наказал ее – за то, что зло проросло в ее душе.

В ответном письме я спросила Айну, откуда она это взяла. Биргитта – не зло, написала я ей, она просто больной человек, нуждающийся в нашей помощи. Зная, что Библия сейчас стала ее путеводной звездой в жизни, я попробовала зайти с этой стороны. Как добрые христиане, указала я, мы должны стараться помогать тем, кому необходима наша поддержка. Именно так всегда говорила наша мама.

Когда же Айна ответила мне, ее письмо выглядело еще более странно, словно не она написала его. Она поведала, что пастор Матиас рассказал ей о добре и зле, и что в Биргитте жил дьявол. Если верить ей, многие в городе действительно думали как она; якобы они и пастор намеревались разобраться со всем, что идет не так в городе. А сам он очистит Сильверщерн от грехов и зла, укоренившихся там, и Айна надеялась, что я тоже пойму правильность всего этого и увижу свет истины».

Я начинаю переворачивать лист, но снова сверкает молния – и гремит гром, лишь только я успеваю сосчитать до двух. Вздрагиваю, немного смущенно смеюсь сама над собой (очень хорошо, что никто меня не видит), а потом кладу бумаги рядом с собой и тянусь за папками, лежащими в самом низу моего рюкзака. С трудом извлекаю их – они такие тяжелые, что чуть не вываливаются из моих пальцев.

Собственные изыскания бабушки занимают несколько сотен страниц. Самое важное из них я отобрала для резюме, розданных другим, но опустила бóльшую часть. Она хранила все статьи, когда-либо написанные о Сильверщерне и исчезновении его жителей. Многие из них ничего не стоят – они содержат главным образом пустые рассуждения и никуда не приведшие гипотезы, а часть просто повторяют прежние опусы других авторов.

Но есть среди них и материалы, действительно удивившие меня.

Я кладу папки рядом с собой на пол, просматриваю надписи на них и отбираю интересующую меня именно сейчас – «МАТИАС ОКЕРМАН». Она лежит под «СКАНДИЙЯРН».

Понятия не имею, как бабушке удалось раздобыть копию отчета горнодобывающей компании. Концерн, купивший ее в начале нулевых годов, с ходу отказал мне, когда я обратилась к ним по электронной почте с просьбой сделать для меня его копию. Когда же обнаружила пожелтевший, но вполне читаемый экземпляр в папках бабушки, мне показалось, что я наткнулась на золотую жилу.

Однако не только его мне удалось обнаружить в бабушкином архиве.

Папка с названием «МАТИАС ОКЕРМАН» такая старая, что ее картонная обложка, кажется, вот-вот развалится на части. Содержание большинства других папок я скопировала и переплела их заново, но бабушка сама подписала эту, и я не смогла выбросить ее. Почерк у бабушки угловатый, неровный. Я глажу поблекшие, написанные чернилами слова, перед тем как заглядываю внутрь.

Первая вырезка маленькая и почти нечитаемая; она представляет собой копию короткой заметки в местной газете.

«Двенадцатого сентября 1928 года у Нильса и Эдды Окерман родился сын МАТИАС ОКЕРМАН. Крещение состоится в церкви Форсхеллы в следующее воскресенье, двадцать третьего сентября».

Я не знаю, как бабушка нашла его. Понятия не имею, как ей вообще удалось выйти на след пастора; верила ли она сама в то, что отыскала нужного человека? Я обнаружила этот архив лишь после ее первого инсульта, а тогда было уже слишком поздно спрашивать.