Мёртвый город

Из этих трёх домов Нинель, не раздумывая, выбрала крайний правый. Здесь на третьем этаже живёт бабуся с сумасшедшим внуком. Нинель сказала, что было время, когда она к ним летала, как на работу, и у них с бабкой сложились неплохие отношения.

«Дежурной службы» в этом доме не было. В двух шагах центральная комендатура и мэрия со штабом наёмников, если вдруг что – на первый же крик прибегут и накажут.

Бабуся, на удивление, сумела продержаться эти три страшные недели, но была одна.

– А где Серёжка?

– Дружинники убили, будь они трижды прокляты… Обход делали, шумели, ну он и бросился на них. Ты же знаешь, как у него это бывало… Сволочи проклятые…

Жилым помещением в квартире была кухня. Из всех прочих использовалась только прихожая, для перемещения к входной двери и обратно.

Кухня и спальня выходили во внутренний двор, а гостиная – на площадь. В гостиной лежал снег, в окнах не было ни одного целого стёклышка. Три недели назад тут шли ожесточённые бои за комплекс административных зданий, все стёкла в окнах, выходящих на площадь, вынесло взрывной волной и осколками.

Наблюдению, однако, это не мешало. Расчистили площадку перед окном, осмотрелись, устроились. Можно работать.

Справа виднелись обгорелые руины здания ФСБ, чуть дальше – ОВД, где сейчас располагалась центральная комендатура.

А прямо через площадь, немного левее директрисы, как на ладони лежал родной ДК. Обугленный, с выбитыми стёклами, жалкий и страшный одновременно.

Я сказал «родной»?

Я не оговорился. Теперь этот ДК для меня как родной. Потому что все, с кем я там держал оборону, все до единого погибли, а я выжил. Ну и память об этих людях, их предсмертные крики и наполненные ужасом глаза – всё это теперь для меня не чужое. Всё это останется во мне навсегда, до конца дней моих.

Вон там, перед мэрией, в полутора десятках метров от угла, горел БТР с нашей пехотой.

Плохое место.

Гиблое.

Потом БТР оттащили, а на этом месте соорудили виселицу. Теперь там белеет сколоченный из досок помост с тремя перекладинами, под каждой болтается верёвка с петлёй.

Три недели назад, вечером тринадцатого января, я гулял по этой площади, глазел на хороводы и конкурсы, перемигивался с симпатичными девчатами, пил ароматный чай и закусывал бесплатными блинами…

И если бы мне кто-то сказал в тот момент, что здесь будет виселица, я бы немедленно, без колебаний вызвал «скорую помощь». Нет, я не стукач по призванию, но, понимаете… сумасшедших с такой буйной фантазией нужно срочно изолировать, они опасны для общества…

В качестве вознаграждения за почасовую аренду окна вполне сошел пайковый сахар, которым были забиты карманы Нинели. Бабуся при виде сахара пустила слезу умиления и пошла раскочегаривать печку, чтобы поставить чайник.

– Сто лет сладкого не видела! Варенье, дура, в этом году, не закрывала, лень было… А сейчас бы пригодилось…

– А чем вообще питаетесь?

– Да картошка в погребе, на даче. Таскаю помаленьку, тем и живу. Баньку на дрова разбираю. На санки нагружу дровишек, картошки, да и везу тихонько.

– А чего ж на даче не живёте? Здесь-то что держит?

– Да страшно там одной… А тут, вон, люди кругом. Да и привыкла я здесь, не с руки мне как-то на даче…

* * *

Примерно за час до назначенного времени на площади начал собираться народ.

– О, публика, – оживился Юра. – Думал, вообще никто не придёт, и «сам на сам» вешать будут.

Да, я тоже не думал, что народ придёт на площадь.

Народ ослаб от голода и утратил интерес ко всему, что не касается еды и топлива. Если б они пообещали первой сотне по банке тушёнки, вполне логично было бы ожидать столпотворения. А кому сейчас интересна казнь?

Оказывается, интересна. Понятно, что издалека никто не попрётся, но жители центрального района пришли поглазеть.

Дружинники, конечно, – это оплот режима и ничего хорошего остальному населению не сделали. Скорее наоборот.

Но они, дружинники, – свои для тех, кто сейчас идёт на площадь. Те, кого будут вешать, выросли среди тех, кто собирается на площади, их все тут знают.

И пожалуй, тут ещё один фактор играет роль. Как верно подметил Стёпа, в Городе это первый опыт такого рода.

Власть вешали, мародёров вешали.

Дружинников не вешали никогда.

Необычно.

Странно.

Ново.

Настолько ново, что люди готовы тратить драгоценную энергию, поддерживающую организм, и идти на площадь.

В итоге народу прибыло изрядно, без четверти полдень площадь была заполнена почти на треть. А это очень даже немало, площадь тут большая.

Характерно, что ни у кого не было противогазов. Противогаз – это лишний вес. А люди сейчас настолько слабы, что и себя-то еле-еле таскают. Чего уж там говорить про какой-то никчёмный и никому не нужный противогаз.

В толпе были видны группы дружинников без повязок, но легко определяемые по хорошим полушубкам и здоровой жестикуляции (в основном народ двигался медленно и вяло, ослабшие от голода люди стояли, как зомби, и даже не переговаривались). Группы были небольшие, по пять – семь человек, но если посчитать, то в общем итоге их тут набиралось больше сотни.