Мертвый лес

— Кто обещал вам это? Кто обещал найти вам мать?

Дети задвигались, затоптались на месте, и на секунду Иве показалось, что сейчас они бросятся врассыпную. От страха, но куда больше — от смущения. Если они и были чудовищами, то чудовищами очень стеснительными.

— Не бойтесь, — ласково сказала Ива. Она опустилась на корточки, чтобы стать с ними приблизительно одного роста. — Не бойтесь, я вас не обижу. Кто обещал вам найти маму?

Дети переглянулись. Кто-то из них кивнул, но Ива не могла сказать, кто именно — для нее все они выглядели на одно лицо, похожие друг на друга больше, чем бывают похожими близнецы.

— Первый, — наконец сказали они. — Тот, кто позвал нас за собой и привел сюда.

— Первый? Он здесь? Среди вас?

Но дети замотали головами.

— Нет. Он прячется. Он боится.

— Что? Боится? Меня? — Мысль показалась ей глупой. Но дети смотрели на нее так, что с первого взгляда становилось понятно — они и не думали шутить. Если бы она засмеялась, то мгновенно бы растеряла те крупицы доверия, что ей удалось завоевать. А она должна увидеть загадочного первого. Раз он смог привести сюда этих детей, то, возможно, он сможет и вывести их отсюда?

— Ладно, — вздохнула Ива. — Я поняла — он боится и не хочет выходить. Но вы можете проводить меня к нему?

Дети замерли. Очевидно, над такой постановкой вопроса они не думали и теперь не понимали, как поступить.

— А ты будешь петь нам колыбельные? — наконец спросили они, чем окончательно смутили Иву. Одно дело — рассказывать сказки, а вот с пением у нее точно никогда не ладилось. Что поделаешь — дитя воронов, а у воронов не самые мелодичные песни. Однажды Ива спела одну из песенок собственного сочинения Розе, так Повариха чуть не переменилась, и кто знает, как ее пение подействует на странных детей. С другой стороны, не хотелось пугать их отказом.

— Ну, мы же пока не собираемся спать? — сказала она мягко. Дети переглянулись, такой ответ их устроил. — Тогда ведите меня к вашему первому…

Не успела она договорить, как дети разом сорвались с места, устремившись к дальнему краю пещеры. Они передвигались с поразительной быстротой и легкостью. Не столько бежали, сколько порхали, перескакивая с одной кучи мусора на другую, и Ива едва за ними поспевала, поскальзываясь через шаг. Она привыкла думать о себе как о ловкой и быстрой, но на фоне этих детей чувствовала себя неуклюжей, как лосиха на льду.

— Он здесь, здесь… — слышала Ива их голоса. — Выходи, не прячься… Она пришла, как ты и обещал, наша мама…

«Я не ваша мама!» — хотела сказать Ива, но сдержалась. Не хватало еще вспугнуть таинственного первого, кем бы он ни оказался — на этот счет у нее уже были определенные подозрения. И то, о чем она подумала, ее не обрадовало.

Наконец дети остановились перед чем-то вроде мусорного холмика высотой им по пояс. Сама по себе Ива в жизни бы не обратила на него внимания — куча мусора среди других мусорных куч. Порванные пакеты и разноцветные картонки, яблочные огрызки и битое стекло, драный зонтик с выкрученными спицами и смятая жестяная банка — самым примечательным оказалась только фигурка бородатого человека в треугольной шляпе, но при этом с оторванными руками.

— Здесь… — сказали бледные дети. — Здесь он прячется…

Они встали у мусорной кучи полукругом, смотря на Иву так, будто ждали, когда же она их похвалит. Ива заставила себя улыбнуться, но и этого оказалось достаточно: дети чуть ли не пустились в пляс.

— Выходи… — зашелестели они. — Мы привели маму, она совсем не страшная… Она будет петь нам колыбельные… Она…

Холмик всколыхнулся, немного приподнялся и опал, снова приподнялся… Но не так, как если бы кто-то попытался выбраться наружу. Куда больше это походило на то, как если бы под мусорной плотью забилось огромное сердце.

В тот же миг пол под ногами тряхнуло, и Ива и дети попадали наземь.

— Первый! Первый! — заверещали бледные дети.

Но Ива молчала. Поджав губы, она смотрела, как бьется мусорное сердце и как сгущается желтоватый свет, обращаясь в некое подобие человеческой фигуры. И только когда она окончательно сформировалась, Ива прошептала одно-единственное слово:

— Урбунд.

Сердце зверя

Он был маленький, совсем маленький, даже меньше бледных детей. Но Ива не могла сказать, сколько же ему лет. В его случае само понятие «возраст» казалось неуместным.

Когда Охотник рассказал ей про урбунда, Ива особо не задумывалась, как тот может выглядеть. Образ чудовищного вепря затмил все остальное. Из-за этого она и пропустила самое главное: то, что урбунд, — это всего лишь ребенок. Брошенный и забытый ребенок… Но он не был призраком, это Ива поняла сразу. У всех привидений есть личность или некое ее подобие. Урбунд же представлял собой скорее идею, самую суть брошенного и забытого ребенка, который никогда не жил, которому не досталось даже имени.