Мертвый след. Последний вояж «Лузитании»

Проектирование и постройка дома стали для Теодаты архитектурной школой. Однако проект, законченный в 1900 году, исчерпал ее силы. В ту осень она записала в дневнике: “Я всю душу без остатка… вложила в отцовский дом”²³⁸. К 1910 году Поуп уже была настоящим архитектором; вскоре она стала первой женщиной, получившей архитектурный патент в Коннектикуте. Спустя три года, в августе 1913-го, ее отец умер от кровоизлияния в мозг. Это был сокрушительный удар, и Поуп, оплакивая отца, решила построить в память о нем подготовительную школу для мальчиков – школу, впрочем, совершенно не похожую ни на одну из существующих. Ей представлялся городок в стиле Новой Англии, с лавками, городской ратушей, почтамтом и действующей фермой. План ее состоял в том, чтобы особое внимание уделять формированию характера учеников, она настаивала, чтобы они значительную часть времени посвящали “деятельности на благо общества” – помогали на ферме и в лавках, где могли бы обучаться таким ремеслам, как плотницкое и граверное. В этом она шла в ногу с движением “Искусства и ремесла”, в то время процветавшем, – его сторонники полагали, что занятия ремеслом приносят удовлетворение и одновременно спасают от того, что принято было считать утратой человеческих чувств под влиянием промышленной революции. К 1910 году движение охватило Америку, стали появляться общины, подобные ройкрофтерской, основанной другим пассажиром, Элбертом Хаббардом; возник и новый, простой подход к проектированию, проявившийся в мебели Густава Стикли и в простых, хорошо сделанных зданиях так называемого ремесленного стиля. Кроме того, под влиянием движения были основаны такие журналы, как “Прекрасный дом” и “Жилище дамы”.

В то субботнее утро, 1 мая 1915 года, Теодата снова чувствовала себя невероятно усталой. Миновавшая зима была тяжелой как в профессиональном, так и в эмоциональном отношении. Один эпизод особенно красноречиво показал, каково женщине заниматься мужским делом: некий издатель, решив, что имя “Теодата” – мужское, попросил разрешения включить ее фотографию в книгу о крупнейших архитекторах Нью-Йорка. Во время телефонного разговора выяснилось, что это – женщина, и он снял свое предложение²³⁹

. Кроме того, Поуп страдала от очередного приступа меланхолии, на сей раз настолько тяжелого, что ей понадобилась помощь сиделки. В феврале 1915 года она писала: “У меня до того упорная бессонница, что ночи для меня – кошмары наяву”²⁴⁰.

Впрочем, она верила в благотворную силу путешествий. “Для человека, душевно измотанного, нет лучшей перемены, чем отправиться в дорогу”²⁴¹

.

Когда Теодата взошла на борт “Лузитании”, стюард проводил ее в каюту: отдельную, на палубе D, по правому борту. Она разложила свою ручную кладь и проверила, доставили ли ее багаж. Если она надеялась в ту ночь хорошо выспаться, ее ожидало скорое разочарование.

Чарльз Лориэт, бостонский книготорговец, поднялся на борт в сопровождении своей сестры Бланш и ее мужа Джорджа Чандлера. “Меня удивило, что на пароход так легко попасть”, – писал Лориэт. Ему показалось странным, что его сестре и зятю “без расспросов позволили пройти на борт”²⁴². Другие пассажиры тоже отметили легкость, с какой на корабль пускали друзей и родных, пришедших их проводить.

Чандлер нес портфель и саквояж Лориэта; свой удлиненный чемодан, где лежали рисунки Теккерея и “Рождественская песнь” Диккенса, Лориэт нес сам. Чандлер пошутил: мол, содержимое чемодана настолько ценно, что он “предпочитает к нему не притрагиваться”²⁴³

.

Втроем они дошли до каюты Лориэта, B-5, ближайшей к носу на палубе B, по правому борту. Расположение каюты могло показаться идеальным, однако она была внутренняя, без иллюминаторов. Лориэт привык путешествовать в таких условиях. Оказавшись в каюте, он первым делом достал спичечный коробок и положил так, чтобы до него легко было дотянуться, на случай, если на корабле сломается динамомашина. Он успел пересечь Атлантику двадцать три раза, по большей части на кораблях “Кунарда”, но это был его первый вояж на одной из знаменитых “гончих”.

Лориэт заметил, что сундук и ящик для обуви, сданные им на вокзале в Бостоне, уже в каюте. Он проверил замки на своих многочисленных чемоданах, а затем они с Бланш и Чандлером снова вышли на палубу, где и оставались, пока всех провожающих не попросили покинуть корабль. Когда Лориэт вернулся к себе, он вынул рисунки из чемодана и положил их в верхнее отделение ящика для обуви, который легче было запирать; “Песнь” он переложил в портфель.

Перед посадкой Лориэт читал о предупреждении германского посольства, однако не обратил на него большого внимания; мысль о том, чтобы отменить поездку, ему и в голову не приходила. На нем был его костюм “никербокер”, а на запястье красовалось новшество – наручные часы с заводом без ключа, которые всегда, где бы он ни находился, показывали бостонское время – это служило ему точкой опоры в мире. Про рисунки он никому не рассказывал.