Мертвый узел

– Не понимаю, зачем держать меня здесь, если ты все во мне ненавидишь, – пробурчала больше себе в плечо, но холодный ответ вонзился под кожу сразу же.

– Будешь задавать неуместные вопросы, я высеку тебя еще раз.

Удушливая тишина, ложащаяся липкой пленкой на горло.

– Давай, – потерянно и тихо пробормотала я. Почувствовала, как он замер, и сама внутренне сжалась, ощущая, как леденеют пальцы.

– Неужели тебе мало боли? – меня развернули лицом, взяли за подбородок.

– Не знаю, ты скажи, как человек, который теперь определяет во мне ее количество, – хмуро огрызнулась я. Что-то резко царапнуло в его словах и в голосе, задело так сильно, что я едва не начала ощупывать себя в поисках того места, в котором открылось кровотечение.

Чертов ты урод, Ланкмиллер. Я не хотела слышать этого от тебя, поворачиваться к тебе лицом и видеть на нем это дурацкое выражение.

Те слова, которые он сказал Феликсу на кладбище, были правдой.

Кэри не выглядел особенно живым. Он был совсем другим сейчас, выгоревшим и горьким, и этим, наверное, здорово пугал Алисию. Ни прежней уверенности, ни ехидства, только кубометры боли и пустоты, ужасающие любого, кого заденут. Этого не бывает с такими людьми, как он. Страдание, скорбь, боль от потери – все это глубоко человеческие чувства, а Ланкмиллера лишь с большой натяжкой можно назвать человеком. Неправильность происходящего сводила меня с ума, дребезжала где-то глубоко внутри, и от нее начинало подташнивать.

– Что ты смотришь на меня так? – Он казался почти безоружным, когда задавал этот вопрос.

– Что, думал, все в твоей жизни будет просто? Отшлепаешь разок, посадишь на цепь, и проблема решена? А если что-то пойдет не так, ты всегда справишься с этим, перешагнешь, как всегда делал. Что, Кэри, не справился? Не смог перешагнуть, да? Ты сам загнал себя в этот тупик. Ты сам во всем виноват. Что ты уставился на меня? – Голос вдруг сорвался до хриплого и усталого, истеричные нотки угасли. – Ну ударь, если уж тебе от этого легче станет.

Я зажмурилась, ожидая, что за это-то он из меня точно дух выбьет.

Сочувствие, сострадание – это все для счастливых. А мне бы просто сейчас от боли не задохнуться. Во что я превратилась? Это ему тут нельзя человеческие эмоции? Посмотрела бы на себя.

Я подняла осторожный вопросительный взгляд на мучителя.

Он так и не ударил.

Даже не замахнулся.

В голове окончательно прояснилось, я качнулась вперед и выдохнула глухое, задушенное «прости меня» в его черную рубашку.

Кэри молча притиснул меня к себе.

* * *

– А кто это, Эмили Ланкмиллер?

Спина моя с горем пополам была обработана, ночная рубашка надета. И Кэри опустился на кровать, устроив голову на моих коленях.

– Моя мать, – сухо ответил он, прикрывая глаза.

– Я почему-то так и подумала.

– Отец очень ее любил. Мне казалось, он уже никого больше не сможет полюбить так. Оказалось, смог. И это свело его в могилу. Он предполагал, что его убьют, поэтому готовил меня к такому раскладу. Хотя к этому, конечно, нельзя никак подготовиться. Просто я знал, что делать, если его не станет: куда звонить, какие отчеты требовать. Даже, где лежит его завещание, знал.

– Как ты это пережил? – Мне было немного неловко слышать, как он сводит смерть своего родителя до отчетов и завещаний, неловко задавать вопросы, которые могли только глубже низвергнуть его в отчаяние.

Но молчать было страшно, поэтому я спрашивала, он отвечал.

– Секс, работа, работа, секс. Я исправлял ошибки отца, притирался в бизнесе, трахался и бухал. Прекрасно помогало, знаешь ли. Здорово заглушало боль. И вообще, когда кто-то умирает, главное, как можно скорее научиться жить дальше. А года два назад этот постулат меня вполне устраивал.

– Ты просто… повзрослел.

– Может, и так, – устало согласился Кэри.

Я откинулась на свою большую пуховую подушку, вертикально пристроенную у изголовья, потому что предчувствовала, что спать мне придется так. Дыхание Ланкмиллера постепенно выровнялось, стало глубоким и медленным, и только в этом забытье с его лица сошел новый шрам, отпечаток глубокой боли. На его место пришел покой.

9. Мама

Надо же, Кэри во сне просто очаровашка, не издевается, не насилует, даже обходится каким-то чудом без ехидных замечаний. Никогда бы не подумала, что он настолько мне доверится, чтоб спать, положив на колени голову. Это горе так выбило его из колеи, что он забыл о своих списочках и категориях, на которых он делит людей? Кажется, для меня там было что-то нелестное, вряд ли подобающее для таких почестей. Может, вычеркнул меня на время, в качестве исключения?

Только чего мне стоило это все.

Позвоночник ныл по всей длине, а о шее и говорить не стоило: затекла так, что вообще уже не чувствовалась моей.

Я проснулась раньше Ланкмиллера, но, видимо, хруст моих многострадальных шейных позвонков развеял и его сон самым вопиющим образом.

– Хочешь сказать, ты просидела так всю ночь? – Только глаза разлепил и сразу ворчать, с места, правда, сдвинуться и не подумал.

– Будить не хотела, – буркнула я, отворачиваясь. – Кое-кто говорил, что ты не спал три ночи.

Мучитель промолчал.