Мерзость

– Понимаете, британские политики вроде меня обязаны иметь целую сеть друзей – и даже врагов, – прочно связанных с ними, – продолжал Черчилль, – даже когда они не у власти. А те из нас, кто руководил разведывательными операциями армии, флота или был министром внутренних дел или военным министром – а я занимал все четыре должности, – сохраняют эти сети. Информация – это власть, мистер Перри, и разведывательные данные, независимо от способа их получения, могут решить судьбу страны и империи.

– Весьма впечатляющее резюме. – Я старался, чтобы все три слова прозвучали как можно язвительнее. – Но как это связано с тем, что частное лицо вроде вас приказывает достойным людям подвергнуть себя опасности, чтобы выкрасть… непристойные фотографии?

Черчилль вздохнул.

– Я согласен, что все это – вся эта тайная операция по получению подобных снимков от герра Майера – было грязным делом, мистер Перри. Но сама разведка по большей части грязное дело. Однако иногда самые грязные стороны жизни становятся самыми эффективными инструментами войны и мира.

Я хрипло рассмеялся.

– Неужели вы хотите убедить меня, что несколько фотографий того немецкого… того усатого клоуна и безумца… как-то повлияют на будущую безопасность Британии или другой страны?

Черчилль пожал плечами. У грузного человека в цветастом халате этот жест выглядел немного комично.

– Эти фотографии могут сыграть огромную роль. – Его тон изменился; я понял, что теперь это голос публичного политика, каким произносят обращения по радио. Он взял книгу, которую читал перед моим приходом, а затем положил на письменный стол раскрытыми страницами вниз. – У меня есть сигнальный экземпляр книги, которую герр Адольф Гитлер написал за то время, что сидел в тюрьме, а пока вы были в Гималаях, переписывал и редактировал, подгоняя под вкусы своих немногочисленных, но фанатичных сторонников. Герр Гитлер хотел назвать эту чудовищную вещь – а она чудовищная, мистер Перри, можете мне поверить – «Vierinhalb Jahre Kampf gegen Lüge, Dummheit und Feigheit», что можно перевести как «Четыре с половиной года борьбы с ложью, глупостью и трусостью». Как писатель писателю, я мог бы сказать герру Гитлеру, что такое название не будет способствовать продажам. К счастью – для Гитлера, – немецкий издатель сократил название выпускаемой в печать книги до «Mein Kampf», или «Моя борьба».

Я ждал эффектной концовки. Похоже, ее не было.

Черчилль протянул мне книгу.

– Возьмите, мистер Перри. Прочтите ее. Можете оставить себе. Через несколько лет она может появиться в продаже в Англии и в Америке. В Германии через несколько лет она может стать обязательной для чтения. Посмотрите, какие безумные планы герр Гитлер и его нацистские, – Черчилль произнес это слово нараспев, – гунны строят относительно Германии, Европы, евреев и всего мира.

– Я не читаю и не говорю по-немецки.

Мой голос звучал неприязненно. В одной руке я держал книгу, в другой стакан с виски. Меня так и подмывало вернуть книгу, повернуться и выйти из комнаты, собрать вещи и убраться к чертовой матери из этого дома, даже если посреди ночи в этой деревенской глуши невозможно найти такси. Пойду пешком. Но я колебался, не выпуская из рук тяжелую книгу и стакан.

– В любом случае, – сказал я, – даже будучи писателем, вы должны понимать, что человеческие жизни важнее книг.

Старые шлепанцы Черчилля издали шаркающий звук – он приблизился ко мне на шаг.

– И еще кое-что, мистер Перри, прежде чем вы уедете. Я знал и уважал отца Ричарда Дэвиса Дикона, знал самого Ричарда до войны, во время войны и после нее. Он понимал, что я… что мы… делали. Ричард Дикон видел цену беспрепятственной агрессии. Я также хочу, чтобы вы знали, – в неторопливом рокоте его голоса уже не слышалось рева бури. – Я знал юную Реджи Бромли с тех пор, как ей исполнилось десять лет, и любил ее. И я не только знал и ценил ее кузена Перси – он был центральным звеном моей разведывательной сети во время и после войны. Он пожертвовал многим – в том числе репутацией – ради нашей страны, мистер Перри. И теперь я скорблю – я в буквальном смысле плакал, сэр, – что не могу даже рассказать о его героизме и его жертве… Но такова доля разведчика, мистер Перри.

Я поставил пустой стакан из-под виски на инкрустированную кожу письменного стола из красного дерева – много лет спустя я прочел, что этот стол принадлежал отцу Черчилля, – но книгу по-прежнему держал в руке. Мне очень хотелось обрушить свой гнев на этого маленького толстяка, ранить его словами так же, как память о трех друзьях ранила мое сердце, но в то же время в глубине души я понимал, что должен уйти и обдумать все, что сказал мне Черчилль. В конце концов отвергнуть, но все равно сначала обдумать.

– Вы хотите уехать утром – разумеется, когда рассветет и начнут ходить поезда, – или останетесь в Чартвелле до конца выходных, чтобы мы смогли еще поговорить?

– Уехать, – ответил я. – Соберу вещи и буду готов к восьми часам.