Мешок с костями

— Да, полагаю, что любила. — Страницы ежегодника показывали, какую активную жизнь вела моя жена. «СК Мэна»… суповые кухни. «ЖенНоч» — ночлежки для женщин. «МолНоч» — ночлежки для молодежи. «Друзья библиотек Мэна». Два или три заседания различных комитетов в месяц, иногда два или три заседания в неделю, а я ничего не замечал. Я спасал от опасности других женщин. — Я тоже ее любил, Бонни, но в последние десять месяцев своей жизни она чем-то занималась. Она ничего не говорила тебе, когда вы ехали на заседание совета директоров «Суповых кухонь» или «Друзей библиотек»?

Опять молчание.

— Бонни?

Я оторвал трубку от уха, чтобы увидеть красную лампочку, свидетельствующую о том, что аккумулятор сел. Лампочка не горела. Я вновь вернул трубку к уху.

— Бонни, в чем дело?

— В последние девять или десять месяцев ее жизни мы никуда не ездили. По телефону разговаривали, один раз, помнится, встретились на ленче в Уотервилле, но ездить — не ездили. Она ушла из всех советов.

Я вновь проглядел страницы ежегодников, Заседания советов директоров следовали один из другим, в том числе и «Суповых кухонь».

— Ничего не понимаю. Она ушла из «Суповых кухонь»?

Опять пауза, на этот раз короткая.

— Нет, Майк. Она прекратила участие в работе всех благотворительных организаций. В «Ночлежках для женщин» и «Ночлежках для молодежи» — с конца 1993 года, когда истек срок. А из «Суповых кухонь» и «Друзей библиотек» она ушла то ли в октябре, то ли в ноябре.

Страницы, присланные Уэрдом, говорили о другом. Заседания в 1993 году, заседания в 1994 году. Десятки заседаний советов директоров, в работе которых она более не участвовала. Она приезжала сюда. Вместо заседаний она ехала в Тэ-Эр, я мог в этом поклясться.

Но зачем?

Глава 17

Дивоур, конечно, сошел с ума, обезумел, иначе и не скажешь, но, однако, он сумел застать меня врасплох, подловить в самый неудачный для меня момент, когда я ничего не мог ему противопоставить. И я думаю, все последующие события были уже предопределены. Начиная с нашей встречи и заканчивая той жуткой грозой, о которой до сих пор говорят в этих местах. И развивались эти события по нарастающей, словно сходящая с гор лавина.

Во второй половине пятницы я чувствовал себя превосходно. Разговор с Бонни оставил без ответа множество вопросов, но оказал тонизирующее воздействие. На обед я приготовил себе овощное рагу (искупал грехи за последний визит в «Деревенское кафе», где дал волю чревоугодию), съел его перед телевизором: шел вечерний выпуск новостей. По другую сторону озера солнце клонилось к горам и заливало гостиную золотом. Когда же Том Брокау закрыл лавочку, я решил пройтись по Улице на север (знал, что далеко все равно не уйти, и я успею вернуться до наступления темноты) и обдумать новые сведения, полученные от Билла Дина и Бонни Амудсон. Мне нравилось совмещать пешие прогулки с процессом осмысления имеющейся в моем распоряжении информации. В ходе таких вот прогулок зачастую рождались самые удачные повороты сюжетов моих романов.

Я спустился по ступеням-шпалам, по-прежнему в отличном настроении, и, пройдя вдоль Улицы, остановился, чтобы взглянуть на Зеленую Даму. Даже освещенная лучами солнца она скорее походила на женщину в зеленом платье с вытянутой рукой, чем на зеленую березку, за которой росла засохшая сосна с торчащей в сторону веткой. И Зеленая Дама словно говорила мне: идите на север, молодой человек, идите. Что ж, молодым я себя уже не считал, но идти мог. И на север тоже. Благо, путь, по моим расчетам, предстоял недальний.

Однако я постоял еще несколько мгновений, изучая лицо, которое видел в листве, и мне не понравилась ухмылка, появившаяся стараниями легкого порыва ветра. Наверное, уже тогда в моей душе зародилась тревога, но меня занимало другое, так что первый сигнал я проигнорировал. И двинулся на север, гадая, о чем могла писать Джо, а к тому времени я все более утверждался в мысли, что рукопись существовала. Иначе с чего взяться в ее студии моей старой пишущей машинке? Я решил, что внимательно осмотрю и дом, и студию. И тогда… помогите, я тону. Голос шел из лесов, из воды, изнутри. На мгновение закружилась голова. Я остановился. Никогда в жизни мне не было так плохо. Сдавило грудь. Желудок свернулся холодным узлом. Глаза залила ледяная вода, и я уже знал, что за этим последует. Нет, попытался выкрикнуть я, но ни звука не сорвалось с губ.

Зато рот вновь наполнился металлическим привкусом холодной озерной воды, а деревья поплыли перед глазами, словно я смотрел на них снизу вверх через слой прозрачной жидкости. И давление на грудь локализовалось в двух местах. Словно две руки держали меня под водой.

— Может, кто-нибудь это прекратит? — спросил кто-то — почти выкрикнул. На Улице, кроме меня, никого не было, но голос этот я услышал отчетливо. — Может, кто-нибудь это прекратит?

А затем зазвучал другой голос, доносящийся не снаружи, а звучащий в моей голове. Я словно слышал чужие мысли. Они бились о мой череп, как мотыльки, залетевшие в японский фонарик.