Мешок с костями

Но я не выдумывал. Если б выдумывал, одел вы ее во что-нибудь более соблазнительное, как Веселую Вдову из «Секрета Виктории».

Эта мысль потянула за собой другую. Делай что хочешь, сказали они. Обе. Делай что хочешь. Я знал, откуда эта зараза. Отдыхая на Ки-Ларго, я прочитал в «Атлантик мансли» статью о порнографии, написанную какой-то феминисткой. Кем именно, не помню, но точно не Найоми Вулф и не Камиллой Пагли. Женщина употребила эту фразу. Может, Салли Тисдейл? Или мое подсознание искало имя и фамилию, созвучные с Сарой Тидуэлл? Как бы то ни было, она заявляла, что «делай что хочешь» у женщин вызывает эротические ассоциации, тогда как у мужчин — порнографические. Женщины представляют себе, что они произносят эту фразу в соответствующей ситуации, мужчины представляют себе, что фраза эта обращена к ним. И когда, продолжала автор, секс не доставлял удовольствия, то ли из-за чрезмерной доли насилия, то ли из-за стыда, то ли по какой-то иной причине, мужчина всегда обвинял в этом женщину. «Ты этого хотела! — безапелляционно заявлял он. — Перестань лгать и признавайся. Ты именно этого и хотела!»

Журналистка утверждала, что каждый мужчина мечтает услышать от своей партнерши: «Делай что хочешь». Кусай меня, трахай в зад, лижи мои пальцы на ногах, пей вино из моего пупка, причесывай меня, подставляй свою задницу, чтобы я ее отшлепала. Делай что хочешь. Дверь закрылась, мы в спальне, но на самом деле в спальне только ты, а я лишь покорная исполнительница твоих фантазий. У меня нет собственных желаний, собственных потребностей, для меня не существует никаких табу. Делай что хочешь с этой тенью, с этой фантазией, с этим призраком.

Прежде я думал, что журналистка как минимум на пятьдесят процентов несет пургу: предположение, что мужчина может получить настоящее сексуальное удовлетворение лишь превратив женщину в подопытного кролика, в большей степени раскрывает характер наблюдателя, а не участников. Дамочка в полной мере владела соответствующим сленгом и не была чужда остроумию, но из-под всего этого вылезали уши высказывания Сомерсета Моэма, вложенные им в уста Сейди Томпсон, персонажа рассказа «Дождь», написанного восемьдесят лет тому назад: мужчины — животные, эгоистичные животные, все до одного. Но ведь мы, как правило, не животные, пока нас не загоняют за предельную черту. А уж если загоняют, то речь редко идет не о сексе; обычно это вопрос власти. Я слышал аргумент феминисток, будто для мужчин секс и власть — все одно, но подобное утверждение очень уж далеко от правды.

Я направился к кабинету, открыл дверь, и тут за моей спиной вновь зазвонил телефон. Тут же ко мне вернулись, казалось бы, забытые эмоции: злость на телефон, желание вырвать шнур и запустить телефонным аппаратом в стену. Почему они звонят именно тогда, когда я пишу? Почему они не могут… ну… не могут позволить мне делать то, что хочется?

Я усмехнулся и вернулся к столику, заметив на трубке влажный след своей ладони.

— Слушаю.

— Я же просил в ее обществе оставаться на виду.

— И вас с добрым утром, адвокат Сторроу.

— Вы, должно быть, в другом временном поясе, дружище. В Нью-Йорке уже четверть второго.

— Мы пообедали вместе. Во дворе. Действительно, потом я почитал девочке книжку и уложил ее в постель, но…

— Половина местного населения уже думает, что вы трахаетесь без перерыва, а вторая половина придет к тому же выводу, как только я, представляя ее интересы, появлюсь в суде. — Но злости в его голосе не было. Наоборот, по всему чувствовалось, что жизнью он доволен.

— Они смогут заставить вас сказать, кто оплачивает ваши услуги? — спросил я. — На судебном процессе по опеке?

— Нет.

— А в пятницу, когда я буду давать показания?

— Господи, да нет же! Дарджин тут же распрощается с опекунством ad litem, если двинется в этом направлении. Опять же, у них нет основания не касаться секса. Они сосредоточатся на том, что Мэтти пренебрегает материнскими обязанностями и, возможно, грубо обращается с дочерью. Довод, что мать — не монахиня, мог сработать только в фильме «Крамер против Крамера». И потом, у них есть куда более серьезная проблема. — Голос Сторроу радостно зазвенел.

— Какая же?

— Максу Дивоуру восемьдесят пять лет и он разведен. Более того, разведен дважды. Прежде чем доверить опеку над ребенком мужчине такого возраста, необходимо принять во внимание вторичную опеку. Это, между прочим, очень важный момент, сравнимый с обвинениями матери в пренебрежении своими обязанностями и жестоком отношении к ребенку.

— В чем конкретно ее обвиняют? Вы знаете?

— Нет. И Мэтти не знает, потому что все сфабриковано. Она, между прочим, милашка…

— Я это заметил.

— …и станет отличной свидетельницей. Жду не дождусь личной встречи с ней. А пока не уводите меня в сторону. Мы говорили о вторичной опеке, так?

— Так.

— У Дивоура есть дочь, которая признана психически ненормальной и содержится в закрытой клинике где-то в Калифорнии… вроде бы в Модесто. Не слишком удачный кандидат в опекуны.

— Не слишком.