Мессалина

В самый разгар ночных приключений Мессалины умер Пассиен Крисп, муж Агриппины, проболев совсем недолго, и теперь его вдова становилась самой богатой женщиной империи. Несмотря на подлые слухи, будто бы покойный был отравлен, Валерия всё же пришла передать Агриппине слова соболезнования. На обратном пути с кладбища сестра Сапожка затащила её в свой роскошный, рассчитанный на двоих паланкин, дабы поболтать наедине, и, не удержавшись, лукаво улыбаясь, спросила:

— А правду болтают, что ты бегаешь в какой-то затхлый лупанарий и отдаёшься всем подряд за восемь ассов, а то и просто бесплатно?

— Кто болтает? — насторожилась императрица.

— Какая разница.

— Для меня это важно.

— Мне лишь передали, и я удивилась...

— Кто передал?!

Вопрос был поставлен жёстко, и Агриппина на секунду задумалась. Она знала, что случилось с Азиатиком и Катонием Юстом. Не ответить Мессалине — значит нажить врага, и весьма опасного, а этого ей совсем не хотелось.

— Луций Сенека, — помедлив, открылась ей Агриппина. — Все только и повторяют его знаменитую фразу, брошенную в сенате: «Теперь каждый может купить честь империи всего за восемь ассов!» Мы принадлежим к одному дому, и я бы заткнула грязные рты! Наглый Луций ещё брата моего изводил, пользуясь тем, что в Риме все потешаются от его острот и считают чуть ли не национальной достопримечательностью. Однако острослов переходит все границы. Ты прекрасно выглядишь, родив двоих детей, я просто завидую твоей фигурке. Меня после рождения сына, помнишь, разнесло, бёдра как у слона. Ссылка помогла сохраниться, — она усмехнулась и добавила: — Впрочем, и матушка твоя всё ещё молодушка.

Они заговорили о лечебных мазях, казалось забыв неприятную тему, но Мессалина ничего не упустила. Луций Вителлий не мог учинить расправу над сенатором, однако вернулся Клавдий, и Валерия настояла на том, чтобы Сенеку выслали. Император поначалу сопротивлялся, да и Нарцисс отговаривал его от столь жестокого решения, которое вызовет несомненное недовольство сената, но императрица была неумолима, и властитель сдался.

Нарцисс негодовал. Он не понимал причину столь магического влияния Мессалины на императора. В Британии Клавдий не отходил от него ни на шаг, советовался по каждому пустяку, соглашался со всеми его предложениями. Там, в Британии, сидя в шатре на берегу лесного озера, грек даже позволил себе высказать досаду по поводу смерти Азиатика. Избранный сенатором от Галлии, получивший консульскую должность, он имел большой авторитет в сенате и, в отличие от других, всегда поддерживал императора.

— Зачем было рубить сук, на котором мы все сидим? Этак скоро в сенате ни одного нашего сторонника не останется, — доказывал советник.

— Да, ты прав, — вздыхал Клавдий.

— Тогда почему вы приказали консулу покончить с собой? Зачем?

— Я не приказывал, он сам это сделал. А раз так, значит, он признал, что оскорбил императрицу. — Глаза императора сияли такой небесной чистотой, что Нарцисс чуть не взорвался от ярости.

— Азиатик не мог её оскорбить! Он само воплощение порядочности! — выкрикнул грек.

— Я тоже так раньше считал, — пожал плечами Клавдий.

Император отличался глубоким умом, когда анализировал битвы Помпея и Цезаря или разгадывал загадки этрусской культуры, но становился беспомощным и недалёким, когда дело касалось житейских вопросов, особенно его отношений с близкими. Однако в Британии советнику удалось невозможное: властитель согласился не идти на поводу у супруги и каждый спорный вопрос решал вместе с греком. Но стоило им вернуться, как Клавдий наутро вызвал Нарцисса и приказал ему выслать Сенеку из Рима за оскорбление его супруги. О ядовитой реплике философа, о смещении Юста и наказании гвардейцев советник узнал в тот же вечер. Тогда же он вызвал Аннея Метелла. Последний доложил, что императрица редко покидала дворец и ни один из лупанариев за это время не посещала — ни днём, ни ночью.

Нарцисс задумался. Не верить Аннею он не мог, в искусности его как таинника не сомневался, но грек хорошо знал и Мессалину и мог предположить, что у неё бы хватило отваги, чтобы на несколько ночей превратиться в «волчицу».

— Откуда же тогда взялись слухи? — угощая Метелла сладким вином, спросил первый советник. — Я могу ещё поверить, что Сенека применил некий литературный оборот, гиперболу, но префект Катоний Юст такими познаниями в искусстве не обладает.