Мессианское наследие

В первые дни после распятия Спасителя Симон Петр, как пишет Анита Мэйсон, видимо, пребывал в растерянности, испуганно обнаружив, что окружающий мир не погиб и стоит, как и прежде. В начале периода, описываемого в книге Деяний, его взгляды еще не претерпели особых изменений. Как и прочие назареи, он напряженно, буквально со дня на день, ожидал конца света. Однако апокалипсис был перенесен на более поздний срок, вероятно — по техническим причинам, недоступным для понимания простых смертных, но именно отложен, а не отменен. Симон Петр ни на минуту не сомневался, что конец света неминуем и близок и что он наступит еще при его жизни. Это убеждение и напряженная надежда и составляли его raison d’ntre — мотивацию и движущую силу его действий.

Но годы сменяли друг друга, а ничего катастрофического не происходило. Не было ни апокалипсического конца света, ни космического катаклизма. Более того, не происходило даже сколько-нибудь существенных изменений в политической ситуации. На престолах по-прежнему сидели марионеточные царьки, сменявшие друг друга. Надвигались гражданские волнения, не сулившие ничего, кроме вспышек насилия и нетерпимости. Все шло размеренным чередом, по большей части как и прежде, и становилось все более очевидно, что смерть Иисуса не возымела никаких последствий. Для человека страстного, каким был Симон Петр, это обещало самые мрачные перспективы. Он всецело посвятил себя вере и был безраздельно предан ей. Он без раздумий связал с этой верой свою судьбу и свое будущее, и вот теперь истинность этой веры оказывалась под большим вопросом. В душу Симона Петра, человека трезво мыслящего, начало закрадываться подозрение, что его жертвы и вера тщетны, а это для него, как пишет Анита Мэйсон, было страшнее всяких пыток и мучений. Действительность сулила ему не только утрату иллюзий, но и отчаяние, граничившее с готовностью покончить с собой. И хотя Симон Петр и продолжал проповедь нового учения, он делал это почти машинально, как завороженный, стремясь отвлечься от неопределенности и сомнений.

Для Павла фигура Симона Петра открывала поистине уникальные возможности, будучи орудием «вербовки» сторонников и убеждая их в том, во что верил сам Павел. Что же касается Симона Петра, то личность Павла для него являла собой спасительную альтернативу отчаянию. Поначалу Петр, разумеется, держался взглядов Иакова, считая проповедь Павла в высшей степени подозрительной, если не сказать — богохульной. Однако постепенно позиция Павла оказалась единственной, имевшей смысл в сложившейся ситуации. Короче говоря, позиция Павла дала Петру убедительное объяснение того, почему мир все еще не погиб, почему он вполне может простоять еще тысячу или две тысячи лет, а вера верных будет оправдана и не останется без награды. Иисус был провозглашен Единосущным Богу. А если Иисус Единосущен Богу, это означает, что царство небесное не есть нечто такое, что обязательно должно совершить свою инаугурацию на земле в ближайшем будущем. Напротив, оно суть нечто внешнее, иномирное — иная реальность, иное измерение, в которое можно надеяться попасть после смерти и обрести там блаженное успокоение. Что же касается апокалипсиса, то бишь конца света, то он может быть отложен на бесконечно долгое время, но у верующих остается несокрушимая уверенность в том, что он в конце концов

наступит, а пока всех праведников ждет награда на небесах.

Благодаря этой, так сказать, рационалистической переработке концепции апокалипсиса Симон Петр обрел новую мотивацию и источник вдохновения, позволявшие ему продолжать свою проповедь и, согласно традиционной версии его жизнеописания, спокойно принять мученическую смерть. Благодаря этому гипотетическому мученичеству Симон Петр стал тем самым камнем, на котором впоследствии была основана Церковь — Церковь Павла. Позднейшая традиция a posteriori (задним числом. —

Пер.) провозгласила Симона Петра первым епископом Рима и основателем папства.

Как мы уже говорили, превратности судьбы, постигшей Симона Петра, по мнению Аниты Мэйсон, отнюдь не были чем-то уникальным. Напротив, у Иисуса наверняка было немало ревностных последователей, которые пережили подобные же испытания — метались на грани отчаяния, а затем обрели в проповеди Павла новый смысл и оправдание своих действий. Таким образом, нетрудно понять, почему явно «языческий» культ, созданный Павлом, оказался столь привлекательным и жизнеспособным и почему он впоследствии одержал верх над куда менее «комфортной» позицией сторонников назарейской преемственности — Иакова и Самого Иисуса. А после падения Иерусалима в 70 г. н. э. влияние назореев в преобладающей части Восточного Средиземноморья фактически исчезло. Что же касается учения, созданного Павлом, то оно сталкивалось со все новыми и новыми соперниками. Но никто из них уже не имел такого авторитета, подкрепленного династической преемственностью, как Иаков брат Господень.

ИУДА ИСКАРИОТ